Золотая гвардия. Александр Романьков: время писать книгу. Как фехтовальщик я уже закончился. Теперь могу только языком работать

— Ваш коллега Алексей Никанчиков ушел из жизни трагически…
— Да, задохнулся угарным газом в собственной “Волге”, в своем гараже. Нелепая смерть.

— А партнер по союзной сборной Владимир Смирнов погиб на дорожке.
— Можно сказать, умер на посту. Это был чемпионат мира 1982 года, и мы в командном турнире, в четвертьфинале, фехтовали с немцами. Володя дрался с Матиасом Бером — здоровым парнем под два метра ростом. Они оба очень сильные физически, и в одной из атак, что бывает крайне редко, клинки сплелись. А движение продолжилось, и гнуться-то уже не было чему…
Володина рапира прошла мимо немца, а у того клинок сломался и пробил маску Смирнова. Насквозь. Я сидел в двух метрах от Володи. Он только сказал: “Ой, бл…” И упал. Все вскочили, вызвали “скорую”, соревнования прекратились. Часа три никто не фехтовал. Наш доктор Сережа поехал в больницу, потом вернулся — я сразу к нему. Он покачал головой и перекрестил ладони: мол, все…
Немец, конечно, был не виноват. Такое могло случиться с каждым, и мы всегда ему об этом говорили. Матиас хороший парень, но после того случая, знаю, лечился, проходил реабилитацию. Очень тяжело все это пережил.
Володя держался еще несколько дней, специальная машина, их в Риме всего несколько было, поддерживала его жизнедеятельность. Хотя многие органы отказали, работал, по сути, только мозг. Прокурор страны сказал тогда, что тот, кто отключит аппарат, пойдет под суд. Организм у Володи был настолько сильный, что боролся, кажется, недели полторы.
На похороны всей командой приехали. У него двое детишек осталось. Потом “Киевскую рапиру” переименовали в турнир памяти Смирнова. Мы всегда приезжали на него пораньше, чтобы побывать на могиле Володи, а потом отправлялись к его жене Эмме.

— Говорят, после того случая соперники отдали нам все бои.
— Ничего подобного. Когда пришло печальное известие из больницы, немцы предложили продолжить матч завтра. Я как капитан команды собрал ребят: “Мое мнение — драться нужно сегодня, пусть это будет как память о Володе”. И мальчишки наши сражались что надо. Соперники не поддавались, даже не думали об этом. Полуфинал тоже выиграли. А в финале с французами возник инцидент.
Судил нас немецкий арбитр Клаус Райхерт. Нормальный парень, думаю, он тогда случайно ошибся, как живой человек. Это у нас на фехтование не ходят, а в Италии или Франции полные залы, как на футболе. И Клаус ошибается в сторону французов, так его — я это видел впервые в жизни — местные болельщики забросали банками, яблоками, всем, что оказалось под рукой. Зрители болели за нас, а французы сражались всерьез — это сто процентов. Но мы выиграли, другого выхода у нас не было.

— Еще одного вашего партнера Владимира Лапицкого, призера московской Олимпиады, говорят, убили.
— Да, в Ростове сбросили с высотки. Опять же по разговорам, мы его могилу не видели. Володя был таким человеком, что запросто мог попасть в подобную историю. Но что поделать, мы все были разными в сборной. Был Смирнов, который за правду мог порвать любого. Был Юра Лыков — юморист, которого можно было слушать с раскрытым ртом.
Меня капитаном сборной практически сразу выбрали, как только первое золото чемпионата мира выиграл. В команде были люди куда старше, по 28-30 лет, но никто из них почему-то не был против. И вот с 1975 по 1992 год я был капитаном. А это, вам скажу, звание, которое много чего решало. В Сеул в 1988-м ведь только меня хотели отправлять. Я готов был голову на плаху положить, что командой мы будем не ниже третьего места. Ходил к замминистру спорта, убедил.
На нас никто не ставил — команду, ставшую седьмой на чемпионе мира. Шпажисты, девочки и саблисты были лидерами мирового рейтинга, и им планировали золотые медали. Но выиграли только мы, рапиристы. Парадокс.

— Однако спустя четыре года вы в Барселону не поехали — по собственной инициативе.
— Сказал главному тренеру сборной так: “На все предыдущие Игры я ездил за медалями, а сейчас что, лететь в Барселону, только чтобы ходить в столовую Олимпийской деревни?” Мне было уже 39, ресурс не тот. Да, попал бы в 16 лучших, но мне это надо? Команда наша тоже на медали не претендовала.
Вообще в рапире дожить до моих лет нереально. Сейчас в мире на хорошем уровне трое-четверо в возрасте 35 лет. И все. А вот в шпаге можно фехтовать и до 45, такова уж специфика.

— Специфика хорошая. Многие шпажисты навсегда входят в историю. Взять пятиборца Бориса Онищенко на Олимпиаде-1976. Не побоялся выступить на своих последних играх в те же 39 — и стал автором одного из самых громких скандалов в истории Игр.
— Это точно. Я же был свидетелем этой истории. Борис, кстати, отлично фехтовал, из пяти видов наш у него был самым сильным. Как ему пришло в голову конструировать “умную” шпагу, мне до сих пор непонятно.
Мы в тот день пришли всей командой в зал фехтования, где проходил турнир пятиборцев. Наши соревнования начинались назавтра, и было полезно осмотреть зал. А тут видим, уже идет какой-то нездоровый шепот, мол, русские попали в неприятную историю. Герман Бокун, а он был руководителем делегации, говорит: “Ребята, у нас тут ЧП, но я сейчас договорюсь и пойдем посмотрим”. Фехтовальный турнир пятиборцев, понятное дело, обслуживала Международная федерация фехтования, главный судья — венгр, хороший друг Бокуна.
Короче, заходим в комнату, огромную, размером, наверное, десять на десять метров. Посередине стол, покрытый зеленым сукном, на котором лежит развинченная шпага Онищенко. Так, что можно заметить все ее хитрое устройство. Пистолет отделан кожей (потом это запретили делать). Видно, что внутри прокручены две дырочки, там тоненькие провода, а их выход под ручкой. И там же — кнопочка.
Во время поединка Онищенко делал укол и нажимал на эту кнопочку, а та замыкала электрическую цепь, заставляя загораться лампочку на судейском приборе.

— Гениальный ход. Первопроходец?
— Не думаю. Уверен, таким приемом пользовались и другие. Но только не в рапире, у нас такое невозможно, потому что система работает не на замыкание, а на размыкание электрической цепи.

— На чем погорел Онищенко?
— Фехтовал с англичанином Джереми Фоксом. И тот заметил, что не получил укол, уйдя от него в последний момент, а лампочка все равно загорелась. Обратился к судье. Тот, ничего не подозревая, взял шпагу Онищенко и отставил в сторону. Дескать, всякое бывает, возьми другую и продолжай. Онищенко и продолжил — к слову, довольно успешно, потому что, как я уже говорил, фехтовальщик был классный.
Но я не понимаю, почему он ничего не стал делать со своим оружием. Ему даже в голову не пришло, что его надо куда-то сплавить с глаз долой. Это сейчас оружие нельзя никому отдавать, а раньше можно было. Но Онищенко, видимо, был уверен, что секрет не раскроется. А зря.
И вот, как назло, мимо проходил представитель технической службы. “Что здесь у вас?” — “Да вот со шпагой какие-то проблемы.” — “Давайте посмотрим”. Ну и посмотрели… Следует отметить, работа неизвестного мастера была просто ювелирной, все аккуратно подогнано, с любовью, можно сказать.

— Представляю, какой был скандал.
— Онищенко сняли. Сборная пятиборцев, потеряв одного бойца, конечно, бороться за командное первенство тоже уже не могла. В Олимпийскую деревню Бориса не повезли, потому что ребята там его уже ждали и готовы были порвать на куски. Отправили на корабль, где жили болельщики. А через три дня посадили на самолет и отправили в Союз, лишив места в сборной и звания заслуженного мастера спорта. На этом его карьера и закончилась.

— Опорочил светлое имя советских спортсменов, которых, чего уж греха таить, и на таможне могли задержать. Выживать ведь как-то надо было.
— Так все и было, святых среди советских спортсменов было мало, это я вам точно говорю. При большом желании любого можно было подвести под монастырь. Но попадались, как правило, самые злостные нарушители, которые хотели построить серьезный бизнес. А когда по мелочи, на это закрывались глаза, все же живые люди. Клинки, икра, водка. Вот вы спросили, а я улыбаюсь, вспоминаю те времена. Раньше суточные были семь долларов в день — сейчас 45-50. Есть, наверное, разница?
Как сейчас помню этот набор советского туриста за рубежом: кильки в томате, тефтели в томате… Сухая колбаса, конечно, ценилась больше всего, но ее еще надо было достать. В магазинах такого товара не было, зато были знакомые директора гастрономов. Супы варили в номерах — разве сегодняшние спортсмены это поймут?

— Были времена. Не только спортсмены, но и спортивные руководители были большими.
— Нашей республике очень повезло с людьми, которые развивали спорт. Виктор Ливенцев, председатель Спорткомитета, был Героем Советского Союза. На уровне руководства Белоруссии мог решить любой вопрос. Ну и, конечно, его заместитель Герман Бокун — заслуженный тренер СССР по фехтованию, участник первой советской Олимпиады в Хельсинки.
В чем была его уникальность? Прекрасно знал спорт, не только фехтование. Психология спортсмена также была для него открытой книгой, и если Герман Матвеевич кого-то ругал, то всегда по делу. А если уж хвалил, то сомнений не оставалось: человек заслужил. Ну и, кроме профессионализма, Бокун обладал еще и человечностью. Думаю, большую роль в этом сыграла и Вторая мировая война. Люди оттуда приходили другими, не шли уже налево или направо, только прямо.
А какие фехтовальные уроки он давал! Мы рты раскрывали, когда Бокун работал с Леной Беловой, Таней Самусенко и Лешей Никанчиковым. Он был государственным человеком, и потому вырывался в зал лишь тогда, когда выпадало свободное время. И мы, мальчишки, думали, что такие упражнения, которые он давал, никогда не сможем повторить.

— Уникальный все-таки у вас вид. Где еще тренер может спарринговать с учеником до пенсии?
— Соглашусь. Если я тренер, то до конца жизни буду с рапирой. Пожалуй, похожая ситуация только в боксе, там тренер тоже с лапами работает в ринге.
Бокун, кроме того, был очень хорошим аналитиком. Мог разложить тактику противника до мельчайших нюансов, ну а про психологию и умение настроить своего воспитанника перед боем уже не говорю. В Германе Матвеевиче сочеталось много умений и талантов, и в этом его уникальность.

— После Бокуна у руля белорусского спорта было много руководителей. Кто ближе всего был к нему по значимости, авторитету?
— Владимир Рыженков. Я, кстати, с ним учился в Институте физкультуры, и он уже тогда был человеком, который мог за собой повести. Рыженкова любили все. Попасть к нему на прием не составляло никаких трудностей. Бываешь по каким-то делам в Спорткомитете, он тебя увидит в коридоре: “Ты чего не заходишь? А ну давай!” Мы в кабинет, закрылись, чай поставили…

— Если чай, то зачем закрываться?
— Чтобы никто не мешал. Минут 20-30 поболтали, поделились видением каких-то насущных вопросов и разошлись. Ему было важно чувствовать пульс, чем сегодня живет фехтование, чем живу я, какие проблемы у вида. Вот за это его и уважали. Григоров тоже хороший специалист, опытный аппаратчик. Об остальных говорить не буду, не потому что они плохие. Просто я их не знаю.

— Вы довольны тем, чего добились в послеспортивной жизни?
— Вполне. Двое детей — это мой главный успех. Дочка Лена и сын Андрей. Лена работает в Объединенных Арабских Эмиратах, Андрей учится в Институте физкультуре на специальности “Спортивная психология”.
У меня отличная семья, дружная и веселая. Все похожи по характеру друг на друга, и, считаю, это замечательно. Ну не можем мы быть стандартными. Я вот, например, в день рождения своей любимой женщины лазил по гаражам, которые были видны из ее окошка, и утрамбовывал первый снежок словами: “Тома, я тебя люблю!” Разве не красота?
А дочка знаете что отмочила на мой 60-летний юбилей? Ну, во-первых, что приятно, государство решило помочь отметить этот праздник и взяло все расходы на себя. Такой подарок, кроме меня, сделали, знаю, еще Спартаку Мироновичу. Удивили несказанно: мол, выбирайте ресторан и скажите, сколько будет гостей.
В итоге провели все в кафе водноспортивного комбината. Праздник получился замечательный. Вы представляете, что это такое — собрать друзей, многих из которых не видел несколько лет. Ведущим был Андрей Мищанчук — известный шоумен. И вот в ходе вечера он вдруг ударил в ладоши, дескать, дочка из Дубая прислала большой фотоколлаж, посвященный жизни и деятельности своего папы.
В зал вносят шикарный такой стенд, где действительно все вехи моей жизни. Андрей: “Александр Анатольевич, а вы идите, покажите всем гостям!” И тут у меня какое-то предчувствие появилось — и точно, среди гостей к общему восторгу обнаружилась моя Ленка. Была летом, гостила, а тут специально на юбилей прилетела в ноябре, понимала, какой для меня это день. Ну разве не красивый поступок?

— Посмотрев фотографии, скажу, что дочка у вас красавица.
— Потому что в супругу пошла. Та и сейчас выглядит лет на пятнадцать моложе своего возраста.

— Как вы попали в Узбекистан?
— Сабир Рузиев пригласил меня с женой в Ташкент на чемпионат мира. А там хорошие люди попросили помочь нашим узбекским друзьям. Работаю в должности тренера-консультанта. Мне там комфортно. Ташкент очень красивый, гостеприимный чрезвычайно. Мы как-то с Витей Кровопусковым, четырехкратным олимпийским чемпионом по сабле, приехали к Сабиру в гости дней на двенадцать. Вернулся домой — восемь кило лишнего веса. Жена смеялась, на мне ни один костюм не сходился. Но сейчас у меня снова боевой вес — 82 килограмма. Держу себя в руках.

— Но вообще-то когда вы приедете на побывку, вас должен пригласить в гости министр спорта. Если вы нужны Узбекистану, то Беларуси тем более.
— А вы уверены, что он меня знает?

— Если честно, не совсем.
— Вот и я так думаю. И я не собираюсь ни к кому записываться на прием за неделю. К Рыженкову-старшему мог зайти, к Григорову, к тому же Максиму Рыженкову, которого знаю с детства. Он молодец, в курсе всех проблем не понаслышке. Сейчас пошел на повышение, но, надеюсь, спорт не бросит. Это — его. Кстати, мне и Рачковский нравится. Очень человечный, знаю, что пользуется уважением у своего окружения.
Володю Япринцева просто обожаю. Хороший мой друг. Был на суде, когда его освобождали. Из 150 человек в зал пустили только тридцать, и я попал в их число. Я у него и на других судебных заседаниях был. Не знал, как засвидетельствовать поддержку, и потому распечатал и вставил в рамку наше совместное фото на Олимпиаде в Лондоне. Мол, пусть жена дома повесит. Думаю, ему было приятно.

— Если поступит предложение — вернетесь домой?
— Скажу честно, я уже чуть было не оказался на операционном столе. Когда меня звали в Узбекистан, сказал, что на 100 процентов работать не могу, иначе все закончится не очень здорово. Поэтому и был предложен довольно щадящий график, когда после нескольких месяцев работы в Ташкенте я обязательно месяц-полтора провожу в Минске.
Раньше я был председателем федерации фехтования страны и параллельно работал старшим тренером сборной. Но через два года после этого потерял сознание. Хорошо, рядом была Наташа Корецкая, супруга моего многолетнего партнера по сборной Бориса Корецкого. Я сам даже не понял, что произошло. Присел, и раз — все как-то… мимолетно. Наташа сказала: “Ты потерял сознание”. И тут же отправила на обследование.
Пришел профессор, которого вызвали специально. Светило, но уже старенький. Взял мой снимок, посмотрел на свет, увидел три шейные грыжи: “Вы что, пожарник?” — “Нет, фехтовальщик”. — “Сколько весит ваша маска?” — “Килограмма полтора”. — “Так вот, если будете носить ее в течение двух лет, я к вам уже не приду”.
Как-то совсем меня это сообщение не порадовало. Два года в Минске уже ничего на дорожке не делал, только руководил, а когда в Ташкенте пришлось давать уроки, то снова эти грыжи почувствовал. Так что, думаю, моя узбекская командировка скоро подойдет к концу. Как фехтовальщик я уже закончился. Могу теперь только языком работать.

— У нас много специалистов и в этом жанре.
— Дочка говорит: “Папа, давай напишем о тебе книгу”. Она знает меня, мой язык, как никто. Лена по образованию психолог и вообще большая умница. Думаю, у нас получилась бы хорошая совместная работа. Столько всего в спорте было прожито, с таким количеством выдающихся людей судьба сводила. Ну разве расскажешь об этом в одном интервью…