Весна...

Помню, как в детстве, первоклассником, обнаружил на рабочем столе отца расчерченный шариковым разноцветьем (мы еще не знали фломастеов) лист бумаги. Ряды готовых к заполнению пустых квадратиков предваряли графы со словами — отчасти знакомыми из-за частого звучания в разговорах взрослых: «Динамо», «Торпедо», «Спартак», отчасти — заинтриговавшими экзотичной неведомостью: «Пахтакор», «Кайрат», «Арарат», «Черноморец»… Не берусь объяснить потрясение, которое произвела та впервые увиденная незамысловатая турнирная таблица в семилетней душе. Для пацана, взраставшего в буднях комсомольской новостройки, то было и еще одним постижением таинств стартовавшей жизни, и первым уроком географии, и подспудным осознанием величия страны, в которой довелось пожить.

Через год, когда пришел следующий апрель, отец торжественно вручил мне новую шариковую ручку. Нелепая по толщине, она бревном едва пристраивалась меж мальчишечьих пальцев, но была совершенно изумительна благодаря начинке из десятка стержней всех цветов радуги. Ею, прикусывая от старания язык и обливаясь потом, с третьей или четвертой попытки я вычертил свою первую в жизни таблицу. С тех пор это действо на десятилетия стало обязательным весенним ритуалом — таинством, исполненным, если хотите, смысла жизни. Догадывался ли тогда отец — добряк, книгочей, шахматный фанат и классный журналист, почему-то ни разу не написавший о беззаветно любимом им футболе, что своим подарком определяет сыновью судьбу?..

В повседневье каждого их своих почитателей футбол врывается по-своему. Мой первый год с великой игрой пролетел под аккомпанемент голосов двух Николаев — Петропавловского и Озерова. Один заворожил столичной интеллигентностью тембра, раз и навсегда по-землячески влюбил в Малофеева, Мустыгина, Погальникова, Савостикова, Арзамасцева и их партнеров. Второй на ура принимаемым пафосным артистизмом репортажей с английского ЧМ-66 заставил неистовствовать в радости и итоговом горе и по-октябрятски гордиться принадлежностью к нации, у которой есть такие небожители, как Яшин, Шестернев, Хурцилава, Численко и Поркуян…

Футбол 70-х ассоциируется в памяти с понедельничными забегами во время школьных перемен к близлежащему газетному киоску. Задачей дня было не прошляпить момент привоза со второй почтой филатовского еженедельника — единственного на весь Союз периодического издания, где о футболе рассказывалось с литературным шармом и изысканным вкусом — не просто об игре, а о непознанной тайне, явлении масштаба планетарного. Иной раз сердобольная киоскерша, заждавшись припозднившегося клиента, припрятывала последний экземпляр под прилавок. Но тогда, в благодарность за услугу, помимо пятака за вожделенные неразрезанные страницы (каким наслаждением было аккуратно нарушать их нетронутость перочинным ножиком!), полагалось выложить и гривенник за «нагрузку» — лежалые брошюры общества «Знание», пополнявшие содержимое первой же встречной урны.

Под весеннюю капель «Футбол» Льва Филатова проглатывался с особым упоением — в душе бурлили соки ожидания сезона. В предстартовые дни важнейшей заботой становилось разжиться поддельным пропуском на «Динамо». И не потому, что проблемой было всякий раз выпросить у родителей рубль за билет в центральный сектор — просто умение проникнуть туда «зайцем» считалось у нас знаком особого болельщицкого отличия, проявлением удали и находчивости. Метод, изобретенный в нашем классе, был и впрямь достоин патента. Кто-то выцыганивал у родственника — низового динамовского функционера — десяток разовых контрамарок на первый матч. Остальное было просто. Края бумажки подгибались особым образом — так, чтобы в центре образовавшегося прямоугольника красовалась и впрямь эффектная печать Белсовета «Динамо». В таком виде пропуск заключался в пластиковый планшет для проездного. При сближении с контролерами его резко и с невозмутимым видом следовало извлечь из кармана — так, чтобы но произвести на часовых парализующее воздействие большой стилизованной литерой «Д». Попасть затем в служебный 12-й сектор, а из него — на более престижные центральные места «востока» было делом техники. Такого «самиздата» хватало на целый сезон — поразительно, но метод преодоления контроля оказался столь тонко просчитан психологически, что не дал ни одного сбоя за несколько лет, пока мы с друзьями окончательно не повзрослели…

Только теперь начинаешь понимать, что в нашем тогдашнем восприятии игры доминировал дефицит впечатлений. Их выпадало на нашу долю столь немного, что по окончании, к примеру, изумительного по скроенности сюжета немецкого ЧМ-74 не составляло труда поименно, чуть ли не с минутами замен, перечислить составы каждой из сборных-фаворитов в любом из матчей и наизусть, взахлеб описать ключевые моменты тех встреч и едва ли не каждое касание мяча божественными Круиффом и Неескенсом.

Игру «Барсы», «Реала», «Аякса», «Ливерпуля» или «Фиорентины» мы могли представить лишь по рассказам очевидцев-газетчиков. А редкие телесвидания с грандами, когда на них попадали в еврокубках советские клубы, становились событиями, дарившими ощущение несбыточного счастья на года.

…Минувшим воскресным вечером, совсем уж собравшись выключить телевизор, на одном из каналов наткнулся на матч «Бока Хуниорс» — «Ривер Плейт». Аргентина была уже явным перебором — после бодания двух «Боруссий», миланского подвига Зеедорфа, рыцарской схватки «Рейнджерса» с «Селтиком», отчаянного сражения Сани Глеба против «Шальке» с Меллером и Тоном во главе, покера Монтеллы в римском дерби на «Стадио Олимпико» хотелось просто послушать капель за окном. Рука потянулась к пульту, но вдруг остановилась, подчинившись невольно вернувшемуся воспоминанию о расчерченном листке из середины 60-х. Говорят, человек, сурово поголодавший, никогда не оставит на столе несъеденной и корочку хлеба. Матч из Буэнос-Айреса я постарался досмотреть глазами, которые вот так же, по ночам, поедали строки неповторимых книг-учебников Льва Ивановича Филатова. Думаю, ему тоже было бы интересно. «Ривер» под водительством Рамона Диаса и Ариэля Ортеги играл в открытый футбол и был великолепен.

Спать не хотелось. Была весна…