Равный Зидану

Во всяком случае, на уже скором японо-корейском чемпионате мира будут работать всего два арбитра, в послужной список которых последовательно внесены такие топ-турниры последних лет: ЧЕ-96 — Олимпиада-96 — ЧМ-98 — ЧЕ-2000 — ЧМ-2002. Первый — шотландский рефери Хью Даллас. Другой — 39-летний минчанин, ставший по такому случаю первым приглашенным в гостиную “Открытого футбола”.

Как умирал болельщик

— Как правило, человек впервые соприкасается с футболом в детские годы. И, бьюсь об заклад, еще никогда и нигде результатом такого знакомства не становилась мечта сделаться судьей…

— Равно как и футбольным журналистом, наверное… Что касается меня, то долгое время был просто заядлым болельщиком — переживающим на трибунах, не думающим о премудростях игры. Иногда с ностальгией вспоминаю те времена, когда ходил болеть за минское “Динамо” вместе с отцом. Увы, тогдашние чувства безвозвратны — нельзя дважды войти в одну реку. Но и сегодня я могу поставить себя на место рядового зрителя, готов его понять, простить перехлест эмоций. Это бывает важно, когда смотришь на футбольный мир уже другими глазами, из-за кулис, зная, что стоит за этим зрелищем. Никогда не забуду переходный период, за который во мне умер болельщик…

— Ты коренной минчанин?

— Да. Моя мама — директор высшего профессионально-технического училища. Отец был руководителем в сфере бытового обслуживания. Он умер. Три года назад. Так что в графе “социальное происхождение” я раньше писал: “из служащих”. Хотя в детстве летние каникулы проводил в деревне. Поэтому ортодоксом города себя не считаю.

— Надо полагать, ты хорошо учился в школе…

— В аттестате две четверки — по русскому языку и физике.

— Играл в футбол?

— На профессиональном уровне не довелось. Дело в том, что у меня довольно рано, в 15 лет, случилась серьезная травма колена. Поэтому перспективы активных занятий спортом оказались проблематичны. И это тоже сыграло свою роль — ведь жажда приобщения ко всему спортивному во мне росла, несмотря ни на что.

— Так в какой же момент в тебе умер болельщик и родился судья?

— Наша жизнь — цепочка случайностей. Однажды на новоселье у родственника познакомился с Юрием Станиславовичем Савицким. Сегодня он главный судья наших национальных чемпионатов, а в ту пору был одним из арбитров, судил первенство республики. Мы подружились. Я стал бывать вместе с ним на различных матчах. И как-то постепенно окунулся в атмосферу футбольного закулисья. Для меня это было событием — попасть в коридор у динамовских раздевалок, увидеть рядом Пудышева, Прокопенко, Боровского, Эдуарда Васильевича… Но только года два спустя, осенью 83-го, Савицкий предложил мне попробовать себя в судействе. Первый шаг на газон сделал в 21 год, будучи пятикурсником нархоза. Помогал Юрию Станиславовичу судить детские соревнования на первенство города. Но по-настоящему вступил в бой весной 84-го, в играх первенства БССР. В ту пору судейство не считалось занятием престижным — не у многих было желание тратить выходные на разъезды по глубинке. На протяжении пяти лет я в основном ассистировал Савицкому. Потом, по прошествии нескольких сезонов, стал судить и в поле. В 87-м первый раз поехал на финал “Кожаного мяча” в Тбилиси. В 88-м — еще на два таких турнира. В 89-м получил звание судьи республиканской категории и был вызван на первый всесоюзный сбор в Дербент. А с 89-го по 91-й год судил во второй союзной лиге. Когда мы стали самостоятельной футбольной державой, провел в качестве рефери три матча первого суверенного чемпионата. В то время на меня обратил внимание Вадим Дмитриевич Жук. Он хотел сформировать постоянную белорусскую бригаду для обслуживания международных матчей, присматривался к молодым ассистентам рефери и, так получилось, отдал предпочтение Олегу Чикуну и мне. Как раз тогда ФИФА приняла решение о судейской специализации — арбитры на линии выделялись на международном уровне в отдельную категорию. Необходимо было делать выбор. Я оценил свои возможности, все, чего достиг, и выбрал то, что лучше мне удавалось.

Шансом надо дорожить

— А как насчет сомнений в себе?

— Особых не было — вторая лига стала бесподобной школой.

— В чем ее бесподобность?

— В закалке характера. Вырабатывалась способность принимать решения в экстремальных ситуациях. Кто имеет представление о тогдашней второй лиге, тот поймет, о чем речь. Кто не знает — тому не расскажешь.

— Выходит, тот выбор Жука стал событием, во многом определившим твои дальнейшие судейские успехи?

— Вадим Дмитриевич дал мне шанс. Я думаю, подобный шанс, а то и не один, на определенном жизненном этапе дается каждому человеку. И от того, как ты им распорядишься, зависит порой судьба. Вызвали меня на “Кожаный мяч” — постарался, провел турнир хорошо. Стали привлекать во вторую лигу — выложился на сборах, нормально отсудил игры. Потом — доверие Жука. Мы с Олегом его не подвели. И так — шаг за шагом. В 95-м поехал на юношеский чемпионат Европы в Грецию. Затем вызвали на Олимпийские игры… Мне просто давали шансы. Я их использовал и никого не подводил. Начинающим арбитрам важно понять, что шансы нельзя транжирить. Нельзя рассуждать так: не получится сегодня — отсужу нормально завтра, в следующем месяце… Так — не бывает! Тебе доверили сегодня — вывернись наизнанку, но справься с задачей, не запятнай репутацию, выполни работу максимально профессионально.

— Вопрос, на который хотелось бы получить предельно откровенный ответ. Составляющей твоих успехов можно назвать талантливость?

— Ну, не могу же я вот так прямо утверждать: у меня есть талант. Но, знаешь, иногда, когда сам смотрю видеозаписи некоторых моментов, в которых приходилось принимать решения, то берут сомнения в том, что это сделал я. Я не могу понять, как это было возможно! Во всем этом есть нечто, данное нам на уровне подсознания. Уж не знаю, называется это талантом или как-то иначе.

— Хорошо. Подойдем к объяснению успешности твоей карьеры с другой стороны. Она давалась тебе “на зубах”? Ради нее приходилось чем-то жертвовать, напрягаться сверх меры?

— Эта мера у каждого, наверное, своя. Давай лучше приведу пример. Как только пришло сообщение, что еду на чемпионат мира, я сразу же собрался и уехал на месяц в Турцию. Там готовились к сезону много команд из бывшего Союза. А я судил и тренировался — по два раза ежедневно.

— В России такое практикуют многие судьи.

— Да, но их практика немного другого плана. Они приезжают вместе с командами. Я к подобному отношусь очень настороженно и щепетильно. Поэтому предпочитаю все делать самостоятельно.

Уметь отсечь лишнее

— Кстати, как соотносятся твоя футбольная ипостась и другие виды деятельности? Как воспринимает твои частые отлучки семья? Чем ты занимаешься, скажем так, в миру?

— У меня экономическое образование. После окончания института восемь лет работал по специальности в Минском научно-учебном центре “Алгоритм”. Как раз на тот период пришлось мое судейство во второй лиге — с поездками, например, в Курган-Тюбе, а то и дальше. Представь, сколько дней я отсутствовал на работе и как там к этому относились. Затем перевелся в Белорусское общество дружбы народов. Но и это неизбежно вошло в противоречие с занятиями судейством. Здесь я шел по нарастающей. И, чтобы не остановиться, необходимо было отсекать в жизни, в быту все, что карьере мешало. Кстати, для меня важно, что такая позиция целиком разделяется моими родными. Мама Тамара Александровна, жена Наташа и особенно 15-летняя дочка Лена — это главные мои болельщики. Надеюсь, что Лена, когда подрастет, пойдет по отцовским стопам — теперь такое возможно. Когда был жив, всячески поддерживал мое увлечение и отец, Алексей Максимович. Он соглашался, что арбитраж — это чрезвычайно ответственное занятие, каким бы ни был уровень соревнований. В присутствии тысяч людей и зачастую в экстремальных условиях необходимо качественно выполнить непростую работу. Это не в состоянии сделать человек, образно говоря, на пару часов оторвавшийся от станка. Ведь понятно: чтобы со скоростью футболиста перемещаться вдоль поля и мгновенно принимать непростые решения, я должен подходить к футболу так же профессионально, как игрок, как тренер. Поэтому сейчас я занимаюсь конкретно подготовкой к чемпионату мира. Тенденция профессионализма судей рано или поздно возьмет свое.

— В материальном плане занятие футбольным арбитражем тебя обеспечивает?

— Вполне. Хотя, конечно, невостребованность экономических знаний и способностей порождает душевный дискомфорт. Конечно, я мог бы заниматься бизнесом. Но этому делу надо опять-таки отдаваться полностью.

— Интересно, как обстоит дело с трудоустройством у твоих зарубежных коллег?

— Трудовую книжку мне никто из них не показывал. Но, думаю, у них такая же жизненная позиция, как у меня. Пьерлуиджи Коллина, например, рассказывал, что в Италии всех судей собирают вместе по четвергам. Они анализируют минувший тур и готовятся к следующему, назначения на который объявляют в пятницу. Те, кто матча не получил, уезжают. Остальные продолжают подготовку, а затем проводят игры по выходным. Есть еще матчи среди недели, у многих — международные назначения. Ясно, что при таком режиме работа, например, банковским служащим или программистом — это только для анкет, которые любят цитировать журналисты.

— После завершения международной карьеры Жука тебе приходится работать в составе различных, как правило интернациональных, бригад. Насколько существен в таких случаях фактор партнера, который судит в поле?

— За рубежом в принципе не случалось, чтобы работать с кем-то не понравилось, почувствовал несовместимость. Возможно, потому, что там гарантирован высокий уровень квалификации. Разумеется, возникают симпатии на уровне человеческого общения. Мне, например, очень импонирует швейцарец Урс Майер, с которым мы судили матч Англия — Румыния на EURO’2000. А вот что касается нашего чемпионата, то в нем разбежка в уровнях тех двух десятков рефери, которые судят в высшей лиге, на мой взгляд, есть. Поэтому иногда случается, что от партнеров хочется большего.

Пожалуйте в хрестоматию!

— Допустим, ассистент рефери принимает неверное решение. Скажем, при выходе мяча за линию. Как скоро по ходу матча он в состоянии осознать, что ошибся?

— На уровне подсознания это происходит мгновенно. Не лишне, конечно, затем убедиться в этом с помощью видеозаписи. Но, по большому счету, самооценка происходит сразу же, в доли секунды. Так же, как и принятие решения. Описать словами собственное состояние в тот миг, когда ты решаешь, поднять либо нет флаг, невозможно. Пользоваться при этом категориями “прав — не прав” — это, пожалуй, очень грубо. Игра скоротечна, момент сменяет момент. И даже если ты почувствовал свою ошибку, на ней недопустимо зацикливаться. Надо заставить себя о ней забыть. И ни в коем случае не стараться какими-то другими действиями компенсировать пострадавшей команде свой просчет. Это страшнейшая беда для судьи.

— Тебе приходилось признавать свои грубые ошибки?

— …Была одна. “Днепр” вел в Бобруйске 1:0 и забил еще на последней минуте. Но я тот гол отменил, зафиксировав “вне игры”. Весь стадион увидел, что передача забивавшему шла от защитника бобруйчан, потом на пленке это увидел и я, а тогда не заметил… Знаешь, очень не люблю вспоминать тот случай. В нем было что-то мистическое, какая-то жуткая взаимосвязь. Как раз в те минуты умер мой отец. А отправляясь на игру, я навестил его в больнице… Это была, пожалуй, самая серьезная ошибка за всю мою карьеру.

— А есть ли в ней решение, которое ты вспоминаешь как коронное?

— Если откровенно, их — не одно.

— Первое по эффектности, наверное, в эпизоде гола француза Вильтора в ворота датчан на последнем чемпионате Европы.

— По эффектности — возможно. Тот эпизод вызвал огромный резонанс, с точки зрения толкования правил игры он стал как бы хрестоматийным.

Но первым по трудности в своей карьере я его не считаю. В этом плане даже во второй союзной лиге бывали ситуации сложнее. Если немного отвлечься от заданной темы, скажу, что в памяти игры выстраиваются отнюдь не в соответствии с их соревновательной значимостью. Например, отлично помню матч, случившийся в мой дебютный судейский год. В Барани играли местный “Темп” и могилевское “Торпедо”. В поле судил Виктор Матюшев, а мы с Савицким ему помогали. Игра была потрясающей по напряжению и накалу. Такая сеча — искры из глаз летели! После полученного тогда эмоционального потрясения я приходил в себя, наверное, неделю. А еще запомнился детский городской турнир того же года. Я отсудил тогда игру под проливным дождем. Счет был 2:2. И глубокой отсечкой в памяти стала послематчевая картина: по обе стороны от меня стоят команды перемазанных девятилетних пацанов, и обе плачут навзрыд — это была оценка моего судейства. Тот случай помог понять, насколько ответственным и сложным делом я занялся.

— И все-таки — о твоих коронных решениях.

— Осенью 94-го мы с Жуком и Чикуном судили встречу “Галатасарай” — “Барселона” в Лиге чемпионов. Счет был 1:1, почетный для хозяев и вполне приемлемый для “Барселоны”, неплохо стоявшей в турнирной таблице. Игра мирно катилась к ничьей. И вот за пару минут до конца следует дальний навесной удар по воротам “Барсы”. Вратарь (Бускетс. — “ПБ”.) ловит мяч в прыжке, прижимает к груди, однако оступается при приземлении, залетает с мячом за линию ворот, но быстренько выпрямляет руки и выбивает его в поле. И в это мгновение я фиксирую взятие ворот, а Вадим Дмитриевич засчитывает гол. В том эпизоде важно было среагировать мгновенно, не промедлить из-за нелепости ситуации, в которую попадала команда Кумана, Стоичкова, Ромарио. Видеозапись подтвердила мою правоту. На чемпионате мира во Франции в матче Испания — Нигерия был памятный гол Рауля. Йерро сделал длинную передачу, и нападающий ударил с лету над головой вратаря. Пас был чуть ли не через полполя, и Рауль успел оторваться от защитника метров на пять. Важно было не дрогнуть, не зафиксировать офсайд. Тот гол вошел в пятерку лучших на чемпионате, а сейчас его постоянно можно видеть в рекламном телеролике о важности рекламы. Ну и, конечно, два эпизода на чемпионате Европы: в матчах Франция — Дания и Англия — Румыния. Причем последний кажется мне более сложным.

— Напомни.

— Это когда англичане забивали второй гол. Румынские защитники вышли вперед и оставили “вне игры” трех соперников. И в это время Скоулз сделал переброс через это скопление игроков, из него один на один со Стелей “вывалился” Оуэн, который в офсайде не был, и забил. Это был непростой момент.

Домой? Спасибо за доверие!

— На том чемпионате ты выдал два таких шедевральных решения и…

— Не продолжай. Я понял, куда ты клонишь — к моей ранней отправке домой. К ней я отнесся абсолютно спокойно. Уже сам факт приглашения на такой турнир — признание. При этом важно отдавать себе отчет в том, что ты вызван для выполнения конкретной задачи. Тебе дали два матча — ты с ними справился. Спасибо за доверие. А что рано уехал — значит, так было надо. Ведь в проведении таких соревнований масса нюансов, о которых мы не подозреваем. На том чемпионате Европы у меня вообще не было к себе претензий. А два момента, о которых мы говорили, вошли в учебный фильм УЕФА для подготовки ассистентов рефери.

— Ты ведь знаменит еще и тем, что отучил футболистов многих стран от модного лет пять назад розыгрыша угловых накоротке. Расскажешь?

— Эта мода пошла после чемпионата Европы 96-го года. Во время телетрансляций особого значения такому розыгрышу не придал. А когда впервые увидел его в исполнении наших игроков на матче в Витебске, сразу “схватил” ситуацию. Прием входил в противоречие и с духом, и с буквой правил: футболист, под подачу которого партнер касанием останавливал мяч, оказывался в явном положении “вне игры”. Я сразу зафиксировал офсайд. Правда, потом кое-кто спорил со мной до хрипоты. А вскоре на одном из судейских семинаров УЕФА нарисовал схему на планшете, и все со мной согласились. Так что считаю своей скромной заслугой, что сейчас никто этой ерундой уже не занимается.

— На каком языке вразумлял своих иностранных коллег?

— Разумеется, на английском. Сейчас его знание — абсолютное требование к арбитрам-международникам. И если кто-то из молодых намерен чего-то достичь на судейском поприще, начинать надо с языка.

— Уровень твоих знаний?

— Абсолютно достаточный, чтобы соответствовать требованиям ФИФА и УЕФА. Во многом благодаря тому, что во время учебы в школе я собирался поступать в институт международных отношений и много занимался английским дополнительно. От поступления в московский вуз меня отговорил отец, о чем сейчас абсолютно не жалею. А вот знание языка осталось.

Не словом единым

— Насколько я могу судить, лингвистика — не самый важный фактор при взаимодействии судей в поле и на линии. Эта система включает в себя много других компонентов и условностей. Позволь уж заглянуть на вашу кухню.

— Ясно, что успех судейской бригады зависит от того, как налажено в ней взаимопонимание. Мы должны все видеть, принимать абсолютно верные решения и при этом помогать друг другу. Естественно, перед игрой договариваемся и о сигналах, которые могут быть не видны с трибун. Ясно, что у матча должен быть один режиссер — главный арбитр. Но бывают моменты, когда рефери или его ассистент чего-то не видят и им нужна помощь друг друга. Впрочем, здесь важно не переусердствовать, найти и соблюдать разумный баланс.

— Есть какой-то стандартный набор этих знаков, или он в каждом случае новый?

— В основном он постоянен: в том, что касается аутов, фиксации “вне игры”, назначения штрафных. Но, допустим, лично я всегда прошу рефери помогать мне в случаях выхода мяча в аут. В такие моменты взоры всех — болельщиков, игроков, тренеров — направлены на ассистента, который должен указать, кому продолжать игру. И самое некрасивое, если его сигнал флажком идет вразнобой с последующим жестом главного арбитра. Но бывают моменты, когда определиться сложно либо вовсе не видно, от кого вышел мяч. В таком случае уместна подсказка рефери — незаметный жест пальцами или кистью опущенной руки.

— А, скажем, арбитр на линии может как-то довести до судьи в поле свое мнение касательно того, надо ли назначать пенальти?

— К примеру, иногда рефери бывает сложнее, чем помощнику, определить, где произошло нарушение: до штрафной или в ее пределах. В таких ситуациях ассистент, конечно же, может помочь. Например, перехватить второй рукой флажок, сделать еще какое-либо оговоренное движение или пустить в ход электронную “бип-систему”.

— Что она собой представляет?

— Очень удобное устройство. На руке у главного судьи закрепляется приемник-вибратор со звуковым сигналом. Он слышен, когда помощник нажимает кнопку передатчика на рукоятке флажка. Причем у каждого ассистента своя тональность сигнала. Это способ привлечения внимания судьи в поле. Причем можно использовать сигнал при манипуляциях с флагом — например, при фиксации “вне игры”, а можно — и без взмаха. Например, когда недавно судил в Эйндховене матч Кубка УЕФА вместе с Коллиной, тот попросил “высказывать” таким образом свое мнение в неоднозначных эпизодах, если вблизи меня идет борьба и я считаю, что есть фол. Иными словами, я не брал решения на себя, но помогал ему преодолеть колебания в оценке эпизода. И в каждом случае подобные договоренности могут быть разными…

Игра, и больше ничего

— Какова должна быть степень отрешенности у человека, который выходит к бровке футбольного поля с флажком? Ты можешь позволить себе подумать о доме, о машине? Насколько значима для тебя реакция трибун…

— …или тренера на скамейке…

— Ну да. Важно ли, кто у тебя за спиной: непоседливый Капелло или сдержанный Липпи?

— Очень хороший вопрос. Уровень квалификации арбитра напрямую зависит от его способности отрешиться от всех посторонних факторов и сконцентрироваться на игре. Это в первую очередь касается “мусора” в голове. Нельзя ни на секунду отвлекаться и думать, к примеру, о том, не забыл ли ты выключить дома утюг. Для тебя существует игра и ничего больше.

— Это как-то тренируется?

— Это в приказном порядке диктуется самому себе. Чистый морально-волевой фактор. Надо заставлять себя не обращать внимания и на трибуны. Например, в Эйндховене только когда уходили с поля, я поймал себя на мысли, что на стадионе, оказывается, аншлаг. До игры это просто не имело для меня значения.

— Ну а как убрать из сознания, скажем, влияние бегающих поодаль знаменитостей калибра Батистуты или Зидана? Наверняка приходилось выслушивать их горячие пассажи в свой адрес?

— И сколько раз! К этому надо относиться совершенно определенно: в одно ухо впускать, из другого — выпускать. Ни в коем разе нельзя тушеваться. Когда я работаю на бровке, мне абсолютно безразлично, где там Батистута и кто — Зидан. Мы находимся на одном поле. У них свои задачи, у меня — своя. Я попал сюда своей дорогой, они — своими. Наши пути пересеклись — мы встретились. Их задача, грубо говоря, — любыми путями отправить мяч в ворота. А у меня — не позволить сделать это с нарушением правил. Мы — противники. Причем совершенно равные. Только так…

Мюнхен ближе Старых Дорог

— О назначении на еврокубковый матч судьи узнают сейчас за двое суток до игры. Надо полагать, такая оперативность доставляет определенные неудобства?

— Дело обстоит не совсем так, как ты сказал. О том, что я должен быть готов выехать на игру в один из трех дней определенной недели, предупреждают заранее. А за два дня до игры по электронной почте я узнаю уже конкретный матч. Дальше все просто. В моем паспорте — годовая шенгенская виза. Остается только съездить в представительство “Люфтганзы” и оформить билет на оптимальный маршрут, заранее разработанный для меня соответствующими службами УЕФА. Собираюсь и лечу. В чисто организационном плане добраться, скажем, в Мюнхен мне сейчас проще, чем в Старые Дороги. Механизм отлажен так, чтобы обеспечить арбитрам все для четкой работы. Мы летаем бизнес-классом, живем в отелях с абсолютно комфортными условиями. От тебя требуется одно: выйди на поле и отработай, чтобы ни у кого не было вопросов. На кону стоят огромные деньги, решаются судьбы клубов-гигантов. А поздние назначения… Они просто оберегают нас от всего этого ажиотажа.

— Приходится ли сталкиваться за рубежом с тем, что в нашем футбольном обиходе именуется “работой с судьями”?

— Сейчас это исключено в принципе. Киевская история с шубами для испанца Лопеса Ньето была своего рода Рубиконом. Теперь все прозрачно до идеальности. И нет даже поводов для разговора на эту тему.

— Ты гражданин не самой элитной, по европейским меркам, страны. Это каким-то образом становилось помехой твоему карьерному росту?

— На этот вопрос отвечают названия турниров, на которых я работал. Убежден, что в данном случае имели значение только профессиональные качества. Нигде и ни в какой форме не почувствовал проявлений негативного отношения к себе по причине национальной принадлежности.

— Политика как таковая вхожа в ваш круг?

— Отсутствует напрочь.

— О ней не говорят? Неужели тебе никто никогда не задавал вопросов о том, как складываются дела у нас в стране?

— Почему? Я тоже могу спросить, как где-то живут люди, какая там погода, как организовано судейство. Спрашивают и меня. Но до выражения каких-то политических воззрений, симпатий или антипатий дело никогда не доходило.

Это как место в сборной

— Можно говорить о вашем судейском интернационале как о едином целом, о семье?

— Вполне. В ней царят предельная доброжелательность, соучастие.

— Странная идиллия в среде конкурентов.

— Смотря как на это взглянуть. Это не похоже даже на борьбу футболистов за место в составе. Здесь другая психология. Мне доверили дело — я должен выполнить его профессионально. И меня не волнует, кто сделал это лучше, а кто — хуже меня. Проявлений зависти я не встречал.

— А тебя не угнетает психологически разница в уровнях футбола, с которыми ты имеешь дело, в Мюнхене и Старых Дорогах?

— Ничуть. Я с нетерпением жду начала нашего чемпионата. Здесь все родное. Это особый мир, где я вырос и где всех знаю. Есть, конечно, предел, ниже которого было бы уже неинтересно. Но дома я всегда сужу с удовольствием.

— Впечатления от недавнего знакомства с Южной Кореей? Грядущий чемпионат мира, по твоим ощущениям, станет чем-то особенным?

— Может, я уже начинаю смотреть на эти вещи по-ветерански. Но во Франции все казалось мне более футбольным. За время недавнего семинара в Сеуле поняли, что нас ждет там испытание жарой. К тому же попали в песчаную бурю, погрузившую город в смог. Очень неприятные ощущения. Оказалось, что смена часовых поясов в “азиатскую” сторону переносится намного тяжелее, чем в “американскую”. Значит, непростой будет адаптация. Короче, надо готовиться. Как всегда…

— Ты оказался единственным судьей из стран бывшего Союза, включенным в элиту арбитров планеты. Не задавался вопросом, почему ты, а не кто-то другой?

— Мне непонятна подобная постановка вопроса. На чемпионате мира нужны четырнадцать ассистентов от Европы. Это как сборная, вызов в которую я в очередной раз получил. Я не могу объяснить, почему именно я. Тем более — почему не кто-то другой. Выбрали меня — значит, нужен. Значит, отвечаю требованиям тех, кто проводит этот отбор.