Юрий Севидов. Берегись автомобиля

Жизнь продолжала лететь птицей-тройкой. Юрий был лидером атаки “Спартака”, уже забивал за сезон гроссмейстерские 15-16, играл в олимпийской сборной, женился на девушке из мидовского дома… До свадьбы получил в “Спартаке” вторую квартиру: “Николай Петрович, я взрослый человек, сколько могу с родителями?” Старостин имел колоссальный вес и для нужных игроков решал все вопросы. Имелись виды на форварда и у тренера сборной Николая Морозова, через год предстоял чемпионат мира в Англии — и вдруг все рухнуло! Вместо национальной команды 22-летний центральный нападающий попал на зону, стрельцовская почти история.
18 сентября 1965 года, всего месяц прошел после вырванного у минчан кубкового финала, “Спартак” вернулся с калымного матча в Брянске. Бросив вещи в Тарасовке, Севидов с Мишей Посуэло и левым крайним Янишевским поехали в баню. Пропустили в шашлычной по коньяку — Юрий рюмку всего: за рулем, но тем не менее. Было это ближе к обеду, а в половине девятого вечера и случилось. Пожилой человек немного рассеянного вида, переходя по “зебре” Котельническую набережную, угодил под колеса севидовского “форда”.
Он странный был, тот пешеход: перебегал дорогу как первый раз в жизни. Прошел полосу, остановился, потом, видно, рванул… Юрий искренне не понимал, как старик очутился на капоте, хотя допускал, что переключил все внимание налево, куда предстоял поворот…
Машину вынесло на встречку — вырулил, сразу не затормозил, проехал до первого разворота. Его потом обвинят, что хотел удрать с места происшествия, да где ж скроешься на “форде” в Москве шестидесятых! Вернулся, а старика нет, подобрала ехавшая в том потоке “скорая”. На Севидова составили протокол и отпустили.
Воскресенье он провел дома, а в понедельник на спартаковскую базу прилетел наряд задержания. “Ты хоть знаешь, кого сбил?” — обронил один из оперативников.
Скончавшийся в больнице гражданин оказался академиком государственной важности, лауреатом Сталинской и Ленинских премий, специалистом по ракетному топливу. Говорят, было отброшено целое направление. “Дайте мне эту сволочь футболиста!” — кричал Мстислав Келдыш, а его академия наук написала открытое письмо с призывом покарать “убийцу академика Рябчикова”. По Севидову хлестнула “Комсомолка”, тиснула гаденький “подвал” за два месяца до суда. Все вместил — и “форд”, и квартиры, и коньяк, и бобины с модными записями… “Севидов не выдержал этого самого главного экзамена — экзамена на Человека”.

Минское “Динамо” в те дни играло в Донецке. Второй тренер Анатолий Егоров вспоминал: прилетели домой — что-то непонятное, больно много встречающих… В тот же вечер проводил Севидова-старшего в Москву и остался готовить команду к матчу с куйбышевскими “Крыльями” (выиграли 1:0).
В столице у Сан Саныча были связи, на Брежнева даже вышли, второе лицо страны, но не стал осторожный Леонид Ильич вмешиваться. Дело росло как снежный ком. Никита Хрущев всегда рубил сплеча: расстрелять негодяя. В октябре Никиту Сергеевича сняли в результате кремлевского переворота — появились, казалось, шансы, а на поверку все еще больше запуталось. “Пришло безвластие, отцу некуда сунуться, — делился Юрий Севидов. — Никто не брался помочь, всем было не до меня. Брежнев, болельщик вроде, только обживался в новой реальности и не хотел в такое влезать”.
В роковой ситуации многое сплелось. Все как назло: академик был не в себе, застукал жену, 25 лет разницы, в кино с молодым человеком, приставленных ребят отпустил и машину… Похоже, вправду не переходил до того свою набережную, всегда машина к подъезду — особый человек, охраняемый.
И “скорая” эта случайная — повезла в ближайшую больницу, а там не “кремлевка”, дежурный хирург в самоволке, оставил за себя практиканта — и тот ошибся, переборщил с наркозом, не учел, что у пациента может оказаться больное сердце.
Но дело закрутилось, приняло громкий оборот, и никого уже не интересовало, что непосредственно от севидовской машины был перелом ноги. Зажравшийся неуч, коньячная душа — вот что всех возбуждало. От широкого люда до “цека”, откуда пришла команда влепить по полной, адвокат признался. Во время процесса в суде битком, в день приговора из зала вынесли лавки, чтобы больше вместилось — народу было, как на стадионе.
Дали “десятку” под аплодисменты — по верхнему пределу. Пока сидел в сизо, следователь добивался, не специально ли он академика сбил, по умыслу…
Дело было немножко шито, не все факты учли, переврали скорость, ряд версий вообще не рассматривали. Судью назначили молодого, кому нужен рост. Отец не выдержал, партбилет ему в лицо бросил… Хорошо политику Сан Санычу не пришили, на том случае многим досталось. Полкоманды таскали на допросы, Никита Симонян — старший тренер “Спартака”, и Николай Старостин лишились работы. Юрия отправили по этапу в Вятлаг — на зону, где сержанты в барак после пяти не совались.
Но блатные приняли хорошо, даже накрыли стол. Из уважения к футбольным заслугам — но это всего лишь аванс: проявись в дальнейшем гнильца, от любви до ненависти расстояние короче вратарской площадки.
Башковитый парень смог выстроить отношения и с зэками, и с начальством. Организовали первенство зоны, дали возможность тренироваться. В свободные часы, когда камера чефирила или стенала под одеколон про “родную маму”, уходил в книги, очень много читал.

Сан Саныч тем временем не спал в шапку. Динамовское — читай, милицейское — спортивное общество имело свои возможности. Рассчитывали на амнистию к пятидесятилетию Октября. Та оказалась не столь обширной, как ожидалось, но позволила скостить половину оставшегося срока. Главное же, Юрия удалось перевести в Белоруссию — на “химию” в Гродно. Он стал тренировать “Текстильщик” — команду коллектива физкультуры и поигрывал за нее в республиканском первенстве. Игрочина будь здоров, делал всех на одной ноге. Александр Горбылев, гроза авторитетов, судивший матчи чемпионата, раз удалил Севидова с поля: тот пошел на соперника прямой ногой. Александр Иванович на общественных началах председательствовал в спортивно-технической комиссии, с заседаний которой шла информация в “Физкультурник”. Упрашивали Горбылева, чтобы в рубрике карательных решений СТК не появилась фамилия Севидов: дойдет до Москвы — беды не оберешься.
С “Неманом” работал Вадим Радзишевский. Немного снобистски смотрел на физкультурников, не давал “Текстильщику” тренироваться на основном поле.
Раз начали только занятие — а он: “Давай сыграем!” Ну, сыграли — 4:0 до перерыва, Севидов забил три мяча. Второй тайм Радзишевский отменил…

У гродненских отцов — первого секретаря обкома Владимира Мицкевича — возникла идея фикс перевести Юрия в “Неман”. Вопрос непростой — заявить за команду мастеров человека без паспорта, отбывающего наказание, и пока искали ходы, Севидов уже начал тренироваться. Поехали в Минск на спарринг — народу на стадионе порядком собралось, откуда-то прознали. Севидов динамовцев хорошо повозил, не забил, правда.
Весной следующего, шестьдесят девятого, отправился с “Неманом” на южный сбор. Провели в Крыму несколько матчей — по пять, шесть голов забивали. Юрия хавом ставили, 25 лет, голодный до игры… Радзишевский в его присутствии звонил в Гродно: “Как угодно, но Севидова заявляйте! Это больше чем полкоманды!”
Юрия взяли в Польшу на товарищеские матчи, провезли как-то через границу, он и там блеснул. Но заявить в чемпионате его все же не смогли, решили ждать следующего года.
И тут в середине сезона снимают отца с минского “Динамо”. Он Сахарова накануне переманил — как потом говорил, “маленького засранца”. Тот весело заиграл, но выпивал безбожно и жаловался начальству на тренера — может, это и стало последней каплей. Простились с Севидовым душевно, подарили телевизор: “Сан Саныч, спасибо тебе за белорусский футбол, но, понимаешь, нельзя долго в одной команде…”
Сан Саныч и сам подустал, одна у него боль — Юрка… И руководство этот вопрос решило. Несколько с нарушением — пяти месяцев не хватало до освобождения, прокурор был против, — но все же провели досрочное.
И дальше две версии. По словам Юрия, это был отцу отходной подарок. Горбылев рассказывал по-другому: якобы полузащитник обещал, что если досрочно освободят — останется в Гродно. Выходили в Москву на заместителя министра охраны общественного порядка СССР, недавно уехавшего из республики, согласовали, что-то подкрутили… Отпустили — а Юрий первым рейсом в Москву, и с концами…