Золотая гвардия. Константин Шароваров: тема войны и немцев в сборной была всегда

Впрочем, она подойдет ко многим женским тренерам, а к некоторым даже донельзя лучше — россиянин Евгений Трефилов, небось, до сих пор вспоминает войну перед особенно ответственными матчами. Костя тоже прошел через эту школу, основанную Анатолием Евтушенко — харизматическим тренером сборной Союза 70-80-х.
Собственно, о тех временах я и собираюсь поговорить с рулевым БНТУ-БелАЗа после субботней тренировки. Команда отпущена на выходные, а Шароварову вручен торт одной из девчонок-именинниц, и Костя тщетно пытается от него отбиться. “Ну вот что мне с ним делать? Холодильника в зале нет. Хотя, конечно, приятно…”

— Твои девочки интересуются подробностями биографии Шароварова-игрока?
— Нечасто, но, когда речь заходит, конечно, приходится рассказывать разные истории. В основном смешные — когда надо расслабить девчонок. И стараюсь обходиться без фамилий, по понятным причинам.

— Расскажи одну такую, бесфамильную.
— Вот буквально на днях затронули тему: кто и как учился в РУОРе. Я вспомнил, как ребят однажды проверяли на чесотку, просили поднять майки. И один из них закасал ее, а там такие заросли… Врач удивился: “Мужчина, мы детей проверяем, а вы лезете”. Тот обиженно пробасил: “Ну, вообще-то я вместе с ними учусь…”

— Кажется, я догадался. Но ведь в том легендарном СКА 80-х было много отличных игроков.
— Самым крутым считался Каршакевич. Его больше всего любили пресса и болельщики. И я, когда был пацаном, только мечтавшим о попадании в минский СКА, понимал, что это игрок мирового класса. Счастье мое было в том, что тренировался вместе с такими мастерами, как Саша Каршакевич и Юра Шевцов. Мог смотреть на их игру, на отношение к делу, расти в атмосфере лучшего клуба Советского Союза.

— Добавлю: в атмосфере довольно суровой и по-настоящему армейской.
— Именно так. Важно было не бояться. Потому что молодым доверяют, когда уже все проиграно, или наоборот — команда одерживает уверенную победу. И нужно было помнить: если сыграешь плохо, в любом случае окажешься виноват. Поэтому шансы надо было реализовывать по максимуму. От меня тогда требовалось немного — убежать и забросить. Но потом, когда перешел на легионерские хлеба, вспомнил школу Каршакевича. Она очень помогла. Саша фантастически видел площадку, раздавал очень выверенные и точные пасы, расширяя тем самым привычный диапазон действий углового игрока.

— Однако вначале тебе следовало пройти школу молодого бойца — в СКА это была традиционная процедура.
— Не скрою, было очень трудно, потому что пришел туда один. Мне сразу бросили сетку с мячами, мол, это теперь зона твоей ответственности. Пытались помогать Жора Свириденко и Юра Захаров, но им сразу дали понять, что этого делать не стоит. Не хочу переходить на личности и рассказывать, кто давил больше, кто меньше, а кто вообще был спокоен.

— Тогда назови хотя бы самого спокойного.
— Леня Гуско. Как опытный игрок он подсказывал и отнюдь не стремился продемонстрировать игровое превосходство, как это делали некоторые.

— Человек с фантастически сильным и точным опорным броском.
— Его выпускали, когда случался какой-то затык в игре. Леонид Николаевич выходил на площадку и делал то, что умеет. Положит две-три штуки, игра возвращается в наше русло, и Гуско отправлялся на скамейку под аплодисменты зала. Бросок у него действительно был очень сильный и точный. Причем соперник прекрасно знал, для чего выходит Гуско, что он будет бросать опорный. Его стерегли в оба глаза, но все равно ничего не могли поделать. Для меня, как для молодого игрока, происходившее казалось фантастикой. Все были как под гипнозом. Короткая убаюкивающая перепасовка, и вдруг — взрыв. Очень резкий и точный бросок, на который не успевали среагировать даже лучшие вратари Советского Союза.

— Ты попал в сборную вслед за Шевцовым, который тоже играл на правом краю. Явление уникальное, которое смогли повторить только краснодарцы Лавров и Чумак.
— На первый сбор я приехал четвертым номером. Вернулся уже вторым. Надо сказать, что в 1983-м и 1985-м я два раза выиграл чемпионат мира среди юниоров. Тренером той команды был Спартак Миронович. Он хорошо знал молодых ребят, которые могли прийти на смену опытным мастерам.
А в 1986 году дебютировал в сборной СССР на официальном турнире. Но опять же гладких путей в спорте не бывает. Я-то подумал, что уже закрепился, но нет. На чемпионат мира-1986 меня не взяли. Теперь понимаю из-за чего — снизил требования к себе. Этого хватило, чтобы место занял другой.
Правда, тогда сборная неожиданно заняла десятое место. Вылетели из группы “А”. И, чтобы попасть на сеульскую Олимпиаду, надо было выиграть “мир” в группе “В”. Путевку туда добывала уже новая сборная — и снова без меня. Я вернулся в состав за год до Игр.

— Ту команду многие называли сильнейшей в истории советского гандбола, и проигрыш чемпионата мира 1990 года шведам все восприняли как недоразумение.
— Мы, признаться, тоже. Это была практически та команда, которую обыграли в финале молодежного “мира” в 85-м с разницей в пять мячей. Она набирала силу, а нас расхолодило то, что буквально накануне чемпионата вторым составом провели с ней две товарищеские встречи, и оба раза победили. Была уверенность в том, что обыграем шведов в любом состоянии.
А оказалось, мы имели тогда дело с командой, которая только начинала триумфальное шествие. В следующие десять лет она выиграла практически все, за исключением разве что олимпийского золота. Три Олимпиады подряд — от Барселоны до Сиднея — шведы довольствовались серебром. А их лидер Магнус Висландер был признан лучшим игроком двадцатого века.

— Третьим в том опросе стал советский вратарь Андрей Лавров, человек с непростым характером.
— Андрей, безусловно, очень талантливый парень. Но разгильдяй. Его как-то наказали, сослали в армию…

— За что?
— После молодежного чемпионата мира 1981-го, где в финале они уступили югославам, ребята нарушили режим. Мироновича не тронули, потому что он Миронович. Второго тренера Максимова дисквалифицировали. Ну и к ребятам приняли меры, ко всей первой семерке.
Потом Андрей “залетел” еще и в Краснодаре. Максимов его поймал на нарушении режима. Лавра дисквалифицировали и отправили служить срочную. Позже он мне рассказывал: “Сижу в казарме, смотрю, как вы играете, и думаю: я вернусь. И в гандбол, и в сборную. Любой ценой”. А Андрей такой: хоть разгвоздяй, но упорный. Лучшего вратаря в жизни не видел.
И он вернулся. Интересно получалось: в Краснодаре были два вратаря мирового класса, оба в сборной, а СКИФ в чемпионате Союза не всегда в шестерку попадал. Там одни “шкафы” в защите стояли — максимовская школа. С ними несложно было играть: скорость включаешь, и они плыли. Хотя иной раз им проигрывали. Ту высшую лигу можно вспоминать только с ностальгией — сколько было самобытных и сильных команд.
А про Лаврова припоминаю еще одну историю. Думаю, именно с нее и началось его восхождение к титулу великого вратаря. Был такой турнир в конце сезона — “Кубок Югославии”. Играть там, чего греха таить, никому особенно не хотелось. Во-первых, “юги”, во-вторых, судьи местные, выиграть все равно не дадут. Поэтому когда основные игроки сборной накануне матча с хозяевами завели тему, мол, хорошо бы дать шанс вторым номерам, мы, молодые, приняли тот посыл с благодарностью. Особенно я. “Юги” очень любят защиту 3-3, а для углов это хороший шанс себя проявить.
В 1987-м Евтушенко, помню, в Скопье не поехал. Поэтому состав определял Дед (Миронович. — “ПБ”.). В зале, как всегда, накурено, семечки на полу — типичная Югославия. Садимся на скамейку после разминки, Дед сразу определяет в ворота Чумака и готовится называть полевых. Тут к нему подходит Лавров и тихим таким голосом говорит: “Спартак Петрович, извините, пожалуйста…” Дед поднимает глаза: “Чего ты хочешь?”. Лавров: “А вы не могли бы меня первым оставить? Я этих “югов” посчитаю”. Миронович задумывается ровно на две секунды, потом садит Чумака и выпускает Лаврова. И тогда начинается шоу. Это был… Как бы лучше слово подобрать…

— Трындец?
— Именно. Я забросил семь, Валерка Гопин девять, а Лавер сделал из югославов мартышек. Вынимал мячи из углов, отбивал с линии, парировал пенальти, съедал угловых, считывал полусредних… И вот с того дня он стал первым номером сборной. И больше потом никому это место не уступал. Кличка у него была Кэмел. Курил много. Когда Лавров и Тучкин доигрывали свою последнюю Олимпиаду — в 2000-м, Максимов разрешал им курить официально.

— Тучкин, кажется, по характеру очень похож на Лаврова.
— Туча вообще уникальный человек. Начал заниматься гандболом в семнадцать лет, через четыре года стал чемпионом мира среди юниоров и попал в основной состав сборной СССР. Не уверен, что кто-то сможет повторить этот путь. Конечно, ему помогали и Миронович, и Бразинский. Парня не судили за броски, наоборот, настаивали, чтобы атаковал ворота чаще. Саша обладал воистину бойцовским характером. А это самое главное в гандболе.
Например, был у нас на той же позиции такой гандболист — Юра Захаров. Все данные, чтобы стать отличным игроком — бросок, кисть, скорость. Но не стал. Слишком мягкий характер. Не было у него желания играть больше и стать первым. А вот у Тучи этого хватало с избытком. Считаю, он и Мишка Якимович — игроки в мировом гандболе выдающиеся. Кстати, никогда не осуждал Тучу за переход под знамена сборной России. Родители умерли, дом в Подмосковье остался, Максимов вовремя подошел… У него был шанс снова выступить на Олимпиаде, и он им воспользовался. Мы туда не попадали, и потому Саша принял абсолютно правильное решение.
Мне тогда как раз журналисты звонили, и я им свое мнение изложил. “Так, может, и вы бы сделали такой выбор?” — “Может, и я, если бы пригласили”. Да это вообще фантастика — через двенадцать лет выиграть еще одну Олимпиаду. Причем не сидеть там на “банке”, а забросить тем же шведам решающие мячи.

— У белорусов тоже был шанс хорошо сыграть на международной арене — в 1994-м и 1995-м команда пробилась в финалы чемпионата Европы и мира.
— У нас был классный состав, мы легко играли. Проблема только в том, что надо было адаптировать навыки, полученные в новых клубах, к игре, которая нас всех раньше объединяла. Ну вот пример. Параня (Паращенко. — “ПБ”.) бежит с мячом, я на два метра впереди, но он мяч мне не отдает, забрасывает сам. Спрашиваю: “Ты что, офигел?” — “Нет, Костя, уже не так играем…” Уже другое мышление, за границей надо быть на виду и забивать как можно больше. Это цифры, которые оправдывают контракт. И этот фактор чувствовался. Но все равно в Исландии на чемпионате мира-95 к нам болельщики приходили фотографироваться — в немногих сборных было столько олимпийских чемпионов, как у нас.
И удачи нам не хватило только чуть. В предвариловке шведам и египтянам по одному мячу проиграли, испанцам — три. Шведы в итоге стали третьими, а мы выиграли турнир за 9-16-е места, взяв там реванш у испанцев и обыграв исландцев и румын. С точки зрения сегодняшней результат очень даже неплохой. Но мы-то знаем, что были способны на большее.

— Свобода ребят сгубила.
— Расхолодила, я бы так сказал. Ведь когда в 1995-м в отборе на чемпионат Европы в Минск приехали играть чемпионы мира французы, они от нас получили “минус 3”. При аншлаге во Дворце спорта. Французы потом дома вышли против нас с дрожащими руками. Но что нам помешало обыграть их тогда в Безансоне, знаем только мы.

— Не только. Этой новости уже двадцать лет.
— Не хочу распространяться на эту тему — сам знаешь, какое мнение бытует о спортсменах. Мол, они чуть ли не поголовно пьяницы и нарушители режима. А я тебе скажу, все мы живые люди. Можно подумать, что тот, кто критикует, сам никогда не выпивает. Ну да… Я за свободу. И девочкам своим говорю: если что-то хочется, то попробуй. Сходи в ночной клуб, выпей то, что хочешь. С мальчиками тоже можно встречаться, почему нет? Но — всему время и место.
Мне трудно представить, чтобы нечто похожее могло произойти в СКА. Мы сидели на сборе, как привязанные, и в свободное время максимум, что могли себе позволить — игра в карты. Конечно, можно было собраться и со спиртным, но только в конце сезона, который, как правило, был для команды успешным.

— Пиком вашего поколения стала победа на Олимпиаде-88. Остов той сборной составляли белорусы: Каршакевич, Шевцов, Тучкин, Свириденко и Шароваров. И во многом судьба золота решалась в первом же поединке все с теми же югославами.
— Лучше всего об этой стране скажет то, что на последнем чемпионате Европы бывшая Югославия была представлена пятью сборными. Я перед этими ребятами просто снимаю шляпу. Хорватия — четыре миллиона населения, Словения — два. А их сборные постоянно претендуют на медали наряду с командами стран, чье население в десятки раз больше. Значит, можно побеждать не только числом, но и умением. Причем игроки у них невысокого росточка. Да еще большая часть детей, видимо, уходит в баскетбол и волейбол, с которыми у них тоже все в порядке.
“Юги” на Олимпиаде-88 — это была абсолютно звездная команда без слабых мест. За спиной титул чемпиона мира 1986 года. Мы тоже чувствовали себя очень уверенно, но… Перед Олимпиадой провели два спарринга в Венгрии с местной сборной и уверенно получили в каждом из них по пистону — от хорошей команды, но лишь с одним великим игроком в составе. Это Петер Ковач — он забрасывал всем и всегда.
Однако в еще большем шоке мы были от того, что после матчей нас отпустили на несколько дней по домам. Словно ничего и не случилось. Я только потом понял, что нас подводили к главному турниру четырехлетия по заранее утвержденному плану. Цель была — немножко сбить спесь с команды, которая уже начала верить, что она непобедима.
Хорошо, что в Корее до Олимпиады провели два спарринга с хозяевами, которые впоследствии сенсационно оказались нашими противниками в финальной встрече. Мы их оба раза обыграли и заодно узнали эту команду. У них левый полусредний Кан Чжа Вон, который потом сделал хорошую карьеру в Европе, обыгрывал нашего Атавина как стоячего. Слава: “Я ничего не понял…” — “Славик, разозлись!” Кореец снова его на пятачке накрутил. Атавин: “Я ничего не понял… Как он это делает?” — “Славик, наверное, он слишком быстрый для тебя”.
Поединок с югославами, по сути, был матчем за золотые медали. Потому что победители групп (их было две) играли напрямую один с другим. Югославов мы убрали с разницей в шесть мячей, ничего они не смогли с нами сделать. Дальше было проще. Шведов — с разницей в четыре, исландцев, американцев и алжирцев — с отрывами в дюжину.

— За ходом Олимпиады следить успевали?
— Знаешь, нет. В комнате телевизора не было, только в холле. Да и тренеры нас вечно чем-то занимали. То тренировка, то просмотр, то куда-то идем. Они делали все, чтобы мы концентрировались исключительно на турнире.

— Говорят, Евтушенко был сильным психологом.
— Да, в этом плане Миронович и рядом не стоял. Он довольно прямолинейный и жесткий. Спартак Петрович никогда не думал, как будет лучше команде. “Вот я так решил, и все”. Анатолий Николаевич же очень тонко чувствовал игрока. Он всегда говорил так: “Если выиграете, у вас будет все”. И действительно, если он что-то обещал, то выполнял, чего бы это ему ни стоило.
То же самое говорю и своим девочкам: “Решим задачу — выполню любой каприз. Естественно, в разумных пределах”. И это работает. Девочки понимают: если у нас что-то не получается, то все договоренности отменяются.
Евтушенко был непредсказуем. Вот пример. Построение перед тренировкой в Новогорске. Анатолий Николаевич оглядывает строй: “Вы же вчера получили экипировку сборной. Почему каждый одет в клубную форму?” Действительно получили — по три сумки, отличная форма. Понятно, что в ней просто жалко тренироваться, потеть можно и в клубной майке.
Евтушенко продолжает: “Передо мной кто стоит? Сборная СССР или какая-то банда? Чтобы на вечерней тренировке все были одеты как надо!” Все понятно, но Евтушенко не хватает точки. А в углу зала стоит рояль. Главный подходит к нему, снимает крышку и играет короткую бравурную мелодию. Потом с шумом захлопывает крышку. Команда в недоумении: “Так что делаем?” — “Ну что-что, в футбол играем!” Все заулыбались, настроение сразу в плюс, в футбол погонять всегда охота.
Ты можешь себе представить, чтобы Дед сыграл нам на фортепиано? Мы бы в обморок все попадали. У него одно на уме: “Ну, давай двадцать кругов…”
Загнать Миронович мог кого угодно. Сейчас вспоминаю те три тренировки в день как тихий ужас. Разговаривал с тренером по легкой атлетике, очень грамотным специалистом по части ОФП. Он регулярно наблюдал наши занятия и говорил, что, если бы нас так не гоняли, а давали возможность организму восстановиться, мы показали бы еще более высокие результаты.
Да, мы принимали какие-то таблетки, витамины и все такое, но врача долгое время не было, только массажист. Хотя за границей, где мне потом пришлось поиграть, функции доктора обычно выполняет массажист-физиотерапевт. И в Израиле, где гандбол, по сути, отдыхает, встретил самого грамотного специалиста. Когда попал в его личный кабинет, то просто…

— Удивился.
— Эмоционально хотелось подобрать более яркое слово, ты понимаешь. Если бы в нашем СКА был такой врач, то… Раньше же мениск считался приговором, а сейчас люди после разрыва крестообразных возвращаются. Главным авторитетом во врачебном деле для меня был доктор сборной СССР Роман Сергеевич Зубов. Он ставил на ноги пусть не после сумасшедших травм, но диагностировал и восстанавливал отменно. Понятно, что многие болячки загонялись внутрь и дают о себе знать только сейчас, но тогда от нас требовался результат, и мы не подводили.
А то, что ахилл мне оперировали дважды, то это нормально. Я все равно хотел бы прожить те годы так, как прожил. Другое дело, что восстанавливался бы сейчас по-другому. Но этот мой опыт для девочек. И если вижу, что кто-то хочет форсировать восстановление, причин ведь всегда найдется много, я ее торможу. Фанатизм нам не нужен. Слушай врача и вернись здоровой. К людям мы сейчас относимся очень бережно, потому что их мало.

— Вернемся к Сеулу. Читал в интервью Юрия Нестерова, что по дороге на финал Евтушенко поставил в автобусе “День Победы”, и у всей команды мурашки по коже побежали.
— М-м-м… Этого не помню. Но очень даже может быть, во всяком случае, этот поступок вполне в духе Анатолия Николаевича. Тема немцев и войны у нас традиционно и нещадно эксплуатировалась. Однажды на банкете в Германии руководитель советской делегации сказал, поднимая бокал: “Спасибо вам за прием, все было очень здорово и вкусно, но мы вас били во время войны, побили сегодня на площадке и всегда будем бить. Так уж мы устроены”. И это немцам дословно переводят — и они сидят, опустив глаза. А у нас уши горят от стыда…

— А эти речи про воевавших дедов на вас действовали, зажигали сердца?
— При всем патриотическом пафосе, а Евтушенко мог затронуть любые ниточки в душе, он все же больше уповал на материальное стимулирование. И мы знали: если выиграем, то подарочки будут. Едем по Германии в коммерческом турне. Каждый день переезд в новый город. И соответственно растет количество товаров, которые мы перевозим. По тем временам тысяча немецких марок, которые давали за турне, — сумма просто невероятная. И вот Евтушенко, глядя за очередным массовым перемещением купленных телевизоров из отеля в автобус, говорит: “Ой, сгорю я с вами, ребята…” И, как назло, мы в тот вечер проигрываем. На следующее утро он снова хмуро наблюдает картину с телевизорами и, не выдержав, делает объявление: “Я сегодня молоток купил, чтобы после следующего проигрыша расхерачить на фиг весь ваш радиозавод к чертовой матери”. И вот это было для нас красной чертой — все оставшиеся игры провели на высочайшем уровне и при полной концентрации. Проиграть мы не могли уже ни при каком раскладе.
При всем при том он был лоялен к команде и понимал, что нам тоже иногда надо расслабиться и выпить бокальчик пива или вина. Мне рассказывали, как на одном из заграничных банкетов Евтушенко позволил выпить водки Саше Анпилогову — звезде советского гандбола. Тот был мастером по части тостов, человек из Грузии все-таки. “Саня, давай скажи за страну!” — “Анатолий Николаевич, мне бы водочки для куража…” — “Ладно, рюмочку можно. Только красиво изобрази”. Чтобы Дед мог нам позволить что-то подобное? Да скорее бы луна упала на землю, чем такое случилось.
Но давай еще раз к Сеулу вернемся. Из другой группы там героически вышла сборная Южной Кореи. Парни пробились в финал на зубах, по одному мячу выцарапали у восточных немцев и чехов, два у венгров. А испанцам и вовсе проиграли, но благодаря тому, что пиренейцы потеряли очки в других матчах, оказались на первом месте. Но мы к корейцам были готовы, потому что наблюдали за всеми их матчами. Расслабленности не было и в помине, все-таки играли в Сеуле — кто знает, что может произойти. Кроме того, наши женщины во главе с Турчиным, который, кажется, вообще никогда ничего не проигрывал, уступили хозяйкам золото. Концентрация была полнейшей. И по ходу матча не могу сказать, что где-то были какие-то затыки, мы вели всю игру. И уже к концу корейцы, сдается, сами поняли, что шансов в этот день у них никаких. 32:25.

— В следующем году исполнится тридцать лет той знаменательной победе.
— С ума сойти, как бежит время… Будем ли собираться? Да кто знает… Сейчас раз в два года на премию “Триумф. Героям спорта” НОК созывает чемпионов и призеров минувших Олимпиад. И я замечаю, что с каждым разом приходит все меньше людей. Не потому, что умирают. Слава богу, не так все плохо у нас со здоровьем. Наверное, просто жизнь людей закручивает.
Вот пару лет назад Тучкин отмечал 50-летний юбилей. Приглашал меня, но дела в клубе не позволили отлучиться к нему в Пермь. Знаю, что Каршакевич, Якимович и Барбашинский летали, и все было очень здорово. Даже турнир организовали в честь Тучи. Ребята, кто мог, вышли на площадку.
Одно время с Лавровым перезванивались. Встречались, когда он к Коноплеву приезжал. Почти весь вечер провели, болтали обо всем, все-таки живое общение ни один телефонный разговор не заменит. Чаще, понятно, вижу Шевцова и Каршакевича. Жора Свириденко каждое лето приезжает из Германии. Не поверишь, сидим с ним час, другой, иногда шесть часов беседуем. Но всегда обходимся без спиртного. Другие темы — ему интересно, что у нас происходит, мне — что в Германии. Две трети разговора посвящаем исключительно гандболу. Но это нормально, мы живем им и сейчас.
А знаешь, что недавно умер чемпион мира 1982 года, его лучший игрок Володя Белов?

— Знаю.
— Не старый же ведь еще… А на похоронах в Москве не было никого из тех сборников, кто с ним играл. Не понимаю, как так… Сделаю грустное признание, но среди игровиков нет такой дружбы, как, например, у борцов. Да, при возможности передаем друг другу приветы, но так, чтобы все бросить и примчаться, если у кого-то беда… Такого нет.
Армейской командой мы раньше собирались, Саша Жиркевич брал на себя организацию. Но со временем традиция ушла в небытие, судьба раскидала людей, а может, уже и не хочется собираться. Жизнь идет вперед.

— И у тебя теперь женский клуб. Как далеко распространяются его амбиции?
— Все зависит от финансов, сам понимаешь. Но могу сказать, что для белорусских реалий нам помогают неплохо. БНТУ и его ректор Борис Хрусталев, БелАЗ в лице гендиректора Петра Пархомчика и губернатор Минской области Семен Шапиро делают все что могут.

— Но для еврокубков белорусских реалий маловато. Не мечтаешь о таких возможностях, которые имеет, скажем, “Ростов-Дон”?
— Честно? Мне интересно. Это был бы вызов не только для меня как для тренера, но и для всего белорусского женского гандбола, который, как считаю, сейчас набирает обороты.

— А много девчат из нынешнего БНТУ-БелАЗа остались бы тогда в команде?
— Единицы. Но главное, что они есть. Девочки, которые при упорном труде могут стать игроками европейского класса. Но давай обойдемся без фамилий. Тем более что это всего лишь мечта.