Золотая гвардия. Виталий Щербо: в завещании напишу, чтобы медали сдали в музей

Собственный бизнес в лучшей стране мира и хорошие, даже по меркам США, деньги, заработанные практически с нуля после окончания гимнастической карьеры. Опять же отличный пример для коллег, которые на новой ниве скорее теряют, нежели находят.
В Неваде сейчас тепло, даже жарко, и скайп открывает мне умилительную картинку: облаченный в синий халат Виталик (после бассейна?) и его средняя дочка Виктория, судя по всему только что оттуда вынырнувшая. Щербо приветственно машет рукой и наставительно говорит дочке: “Знакомься, это Сережа, журналист из Беларуси, всегда про меня ерунду всякую писал”. “Ерунду?” — изумляется ребенок. “Ага”, — улыбается папа и зовет бабушку. “Мама, забери Вику, нам поговорить надо”. Нет, он совсем не изменился…

— Следует признать, ты готовый персонаж для книжки об идеальных спортсменах, всего добившихся собственным трудом. Все, кто помнит Виталия Щербо с детства, в один голос утверждают: вундеркиндом он точно не был.
— Это правда. Думаю, талант и умения какие-то все-таки были, но вокруг хватало и более ярких и одаренных. И на их фоне выделиться было трудно.

— Но ты же не бросал гимнастику, хотя мог уйти и в другой вид спорта.
— Наверное. Но я даже не думал об этом: гимнастика для меня уже тогда стала смыслом жизни и возможностью что-то в ней достичь. Видел же, как живут другие семьи. А я один у мамы, денег никогда особенно не было. Телефон и тот нам поставили, когда мне исполнилось 16 лет.
В школе обедал по талонам бесплатного питания. Знаешь, как это по детской психике бьет. Дети нормальную еду кушают, булочки вкусные в буфете покупают, родители им шоколадки дают с собой. А ты будто ребенок второго сорта, какой-то не такой. Хорошо, постоянно друзья подкармливали. Бутербродами с сервелатом — самой вкусной колбасой, у нас ее никогда дома не было. Мне хотелось жить лучше, маме помогать. Очень сильно хотелось. Это меня и перло вперед. Стремился стать великим спортсменом, ибо знал, что только тогда в дом придет достаток.

— Помнишь, когда заработал первые деньги?
— В 11 лет. После сбора принес домой 180 рублей — поменял талоны. Мама получала тогда 95 рублей в детском садике. И с тех пор стал регулярно пополнять семейный бюджет. А с 14 лет начал получать зарплату — вначале в “Трудовых резервах”. Она была маленькой — 120 рублей, но все равно больше, чем у матери.
А потом была сборная СССР. Началось со 160 и дошло где-то до 380 рублей. А мне было 17 лет. Кто еще столько мог получать в СССР в моем возрасте?

— Чтобы пробиться в сборную Советского Союза, надо было обладать не только талантом, но и характером.
— Вначале ездил на сборы молодежной сборной страны вместе с еще одним учеником Сергея Сергеевича Шинкаря — Василием Цариковым. Тренировался отдельно, присматривался. Как говорится, впитывал атмосферу. А потом, когда на чемпионате Союза среди спортивных интернатов занял третье место в многоборье, пригласили на сбор уже официально. И с тех пор я шел только по нарастающей.
Затем выиграл молодежный чемпионат СССР. Николай Андрианов, тренировавший тогда “молодежку”, видел во мне восходящую звезду и потому лелеял и берег. Не пускал на крупные соревнования, чтобы я мог выстрелить в будущем и от моего здоровья к выходу на большой помост хоть что-то осталось. Потому что программа у меня была очень сложная.
Леониду Аркаеву — главному тренеру национальной сборной — я тоже понравился. Он меня сразу поставил на взрослый чемпионат СССР 1989 года, где я и поломался на втором снаряде. Полечился в ЦИТО, а потом отправился на “Круглое”, чтобы домой не уезжать перед сбором. Да вот только массажист учуял сигаретный дым в номере и сдал меня Аркаеву. В итоге со сбора был отчислен с формулировкой “в назидание другим”.
Думал, моя карьера уже закончена. Но Андрианов уговаривал Аркаева, чтобы он смягчил свое решение, и тот сдался. Мол, выиграет Щербо в Донецке Молодежные игры — вернем. Я и выиграл, завоевав шесть золотых медалей — с белорусской сборной в команде, в личном многоборье и на четырех снарядах.
Приехали домой, ждем вызова, а его все нет… Ну тут я окончательно духом упал. И вдруг в восемь утра звонок от Шинкаря, которому перед этим набрал Аркаев и устроил разнос за то, что меня до сих пор нет на сборе. Вот это был чистый Аркаев — знал же ведь, что никакого вызова нам не посылал, но все равно сделал так, чтобы лишний раз поучить. За час собрались — и в аэропорт.

— Как приняли тебя старики?
— Дедовщина была по полной программе. Не лезь туда, делай то, говори это, стой в конце строя, ешь за этим столом, это тебе нельзя, это ты отдашь…

— Это как, зарплату, что ли?
— Нет. Например, в столовой нам дают икру. Старики забирают. Им нужнее.

— Ты это нормально воспринимал?
— Нет, потому и по башке часто получал. Главный дед был Валентин Могильный, царство ему небесное. Ну, вот случай. Разминочная акробатика у нас идет, прыгаем по два человека, я должен быть в конце, но, смотрю, кто-то замешкался… Отпрыгал и побежал дальше, третьим или четвертым. Поперек батьки в пекло. Могильный дал мне пощечину перед всеми. Так обидно было… На всю жизнь запомнил.

— И стал он тебе на всю жизнь врагом.
— Нет. Просто я тогда еще не понимал значения дедовщины, поэтому и ершился. Демократии там, конечно, нет, а с другой стороны, это было всегда и остается до сих пор. Может, только в более легкой форме.
Стариков наших можно было понять. Приходит какой-то семнадцатилетний пацаненок и делает элементы, которые им даже и не снились. Уже через два месяца после появления во взрослой сборной попадает на чемпионат мира. Они годами потом и кровью, а я — раз, и обана… Любимчиком главного тренера становлюсь. Кому это понравится?

— Любимчикам многое прощалось?
— Да. Больше внимания уделялось на тренировках, лучшие поездки доставались. После чемпионата мира 1989 года нас послали в Японию. А попасть в эту страну дорогого стоит. Там за одни суточные можно машину купить. Что я и сделал. Получил суточными 1800 долларов. Хватило на “Тойоту”, магнитофон, видео, телевизор, плейеры…

— Серьезно. Но как ты привез оттуда машину?
— А там все было поставлено на поток. Лидия Иванова — она была главной в этой поездке, знала все. Что, почем и где. Поэтому нас тоже привезли туда, я еще и спортивную взял — с двумя дверьми. Четыре колеса купил, засунул их в машину, украли потом в одесском порту. Хорошо автомобиль уцелел.
Я его потом разбил. В 1990-м. Влетели с тренером в столб в гололед. Сложилась моя “Тойота” моментом.

— Представляю, каким потрясением было для советского школьника путешествие в развитую западную страну.
— Первая поездка была в Германию. Обалдел, конечно. По телевизору нам много рассказывали о загнивающей западной системе. Но я прекрасно знал, что все это вранье. Ребята говорили совсем другое. Да и я сам видел, какими они оттуда приезжали — довольными и одетыми в фирменные вещи, которые у нас днем с огнем было не сыскать. СССР мечтал так “гнить”, как Западная Европа.

— Надо полагать, попав в сборную, ты начал мечтать об Олимпиаде-92.
— Именно. Я шел только к победам. Тогда в сборной СССР все знали: если ты в команде, то тебе гарантирована победа практически на любом турнире. А я был на первых номерах, поэтому мог строить планы.

— Команда у вас была довольно интернациональная. Украинцы Коробчинский, Мисютин, Шарипов, азербайджанец Беленький, россиянин Воропаев и белорус Щербо. Как ладили между собой?
— Абсолютно нормально. Не было никаких межнациональных противоречий. Мы вообще не думали ни о каком политическом коллапсе СССР в то время. Заботились только о том, как завоевать медалей и денег побольше заработать.

— Кого перед Олимпиадой считал своим главным соперником в многоборье?
— Игоря Коробчинского. Последние чемпионаты СССР мы делили — то он выиграет, то я. И получилось, что в Барселоне Игорь упал и на его место выдвинулся Гриша Мисютин. Он в итоге вторым в многоборье и стал.

— Подозреваю, что главным в этой борьбе было сохранить голову холодной, отключить эмоции и сделать то, что умеешь.
— Психологически я был настроен сильнее всех. Знал на сто процентов, как пройду всю программу. И думал только о том, как могут выступить другие.

— Откуда в тебе такая уверенность? Врожденное качество?
— Не знаю. Но вот смотри. Когда мы на сборе выпивали в субботу вечером — поровну, а то я и побольше других, — на следующий день они все никакие, а я огурец. Бодр, весел и готов к работе. Может, организм у меня какой-то особенный? А может, генетика. Мама у меня была мастером спорта по акробатике, папа — почетным мастером спорта.

— Почему-то не сомневаюсь, что Аркаев знал о ваших с ребятами субботах и о нарушении режима.
— Естественно. Он и с тем, что мы курим, тоже смирился. Заходил в накуренную комнату и делал вид, что ничего не происходит. Это было уже накануне Олимпиады, я первый-второй номер. Команда выстроена, даже если бы он захотел, Спорткомитет не дал бы ему ничего сделать.

— Сколько человек у вас курили в команде?
— Все, кроме Шарипова. Но у него и таланта было поменьше, чем у нас. По идее в сборной должен был быть Саша Колыванов, его природа одарила очень щедро. Но не был настолько стабилен, как Рустам. Вообще пятые-шестые номера сражались между собой постоянно, конкуренция за попадание в олимпийский состав была крайне жесткой.

— У вас был план по медалям?
— Нам об этом никто не говорил. Но Аркаев, само собой, какие-то обязательства перед Спорткомитетом имел. СССР всегда тщательно планировал, сколько медалей сборная должна выиграть на Олимпиаде. Впрочем, у меня был свой план.

— Какой?
— Минимум две золотые медали, а лучше — три. Серебряные и бронзовые никогда не считал за какое-то выдающееся достижение.
Командное многоборье — это само собой. Когда у нас был последний снаряд, то я подходил к нему пятым, а Мисютин шестым. Зачет был по пяти, и когда я закончил, стало понятно, что мы — чемпионы. Гриша мог даже не вставать со скамейки.
Ему было тяжело. Глядя, как мы обнимаемся и целуемся, идти на помост и шарашить комбинацию. Но он молодец, оттарабанил практически идеально.
Давай дальше считать. Думал, что выиграю еще опорный прыжок и вольные. На 99 процентов был уверен.

— А личное многоборье?
— Здесь сомневался. Конечно, хотелось бы, но черт его знает… Коробчинский… Мисютин перед этим в многоборье на чемпионате мира выиграл у меня одну десятую… На Олимпиаде что хочешь может случиться.
Вольные были первыми, но как раз там я и провалился. И, наверное, именно поэтому разозлился на себя так, что завоевал золотые медали во всех оставшихся для меня финалах. Если бы не разозлили, то, может, выиграл был в два раза меньше золота.

— Когда осознал, что ты шестикратный олимпийский чемпион — и это достижение на всю оставшуюся жизнь?
— Где-то через два месяца, когда чередой пошли поздравления и встречи. И все время тебе твердят: “Ого-го, что ж ты такое совершил-то, а?” Короче, всунули эту мысль мне в голову. Если бы не окружающие, я об этом и не задумался бы даже.

— Завистников прибавилось?
— Их и сейчас немало. Люди продолжают завидовать. А чему? Я всего достиг собственными руками. Ничего не украл. Пять операций мне сделали, потому что гимнастика — это хоть и красивый, но очень сложный и травмоопасный вид спорта.

— После Олимпиады тебя обокрал ближайший друг.
— 25 тысяч долларов по сравнению с тем, что я имел потом — мелочи жизни. Хотя для начала 90-х это была довольно внушительная сумма.

— И ты сам показал ему, где лежат деньги.
— Понимаешь, это был мой близкий друг. Мы с ним из одной миски хлебали, в одной комнате жили. На его свадьбе я был свидетелем. Ну как такому человеку можно не доверять?
Потом пришел к нему на суд, попросил судью, чтобы много ему не давали. Мол, возьмем на поруки — лично я и вся наша сборная. Что типа оступился и все это не он, а его брат-рецидивист. Жалость какая-то была к нему.

— Коля вернулся потом в гимнастику.
— Да, он и в сборной был. И даже на чемпионат Европы ездили вместе. Но опять же этот урок не пошел впрок. Жизнь меня ничему не учит, все так же доверяю людям и получаю потом за это. Поэтому когда у меня спрашивают: “Есть ли у тебя друзья?”, отвечаю: “У меня есть только товарищи!”.

— Что, кто-то снова предал?
— Из близких друзей нет, но из хороших — было.

— Одалживают деньги и не отдают?
— Не в этом дело. Даже здесь, в Америке, когда открыл зал и нанимал по дружбе, а не по профессиональным качествам. А потом они же тебя кидают на камни — переходят в другой зал или куда-то уезжают. Или плохо потом говорят за спиной.

— Вернемся в 1996-й. Первая самостоятельная Олимпиада для Беларуси. Тебе какие-то медальные планы уже ставили?
— Нет, ты что, я все сам решал. Хотел, конечно, выиграть многоборье. Но у меня зачастили травмы, все время на уколах и операциях, поэтому шанс был маленький. Но он был, во всяком случае, я планировал призовое место. Ну и на снарядах, рассчитывал выиграть одно-два золота — на вольных и брусьях.
На вольных ноги “выскочили” из-под меня — упал. Брусья сделал идеально, но первое место не дали. Поэтому вместо двух золотых получились четыре бронзовые.

— Ты забыл упомянуть о командном первенстве. Немногие уже помнят, но сборная Беларуси тогда была одним из главных фаворитов. И перед началом турнира Аркаев, возглавлявший россиян, признавался, что больше всего он опасается команду Щербо и Иванкова.
— Это он правильно говорил. У нас крутая команда была — мы с Ваней, Кан, Рудницкий, Шостак… И если бы Ваня не порвал перед Атлантой ахилл, то не сомневаюсь, что Олимпиаду мы выиграли бы. И ты не сомневайся, это я тебе говорю.
В следующем году Ваня второй раз стал абсолютным чемпионом мира. А в 2001-м уже сборная Беларуси стала лучшей в мире в командном первенстве. Без меня уже, правда.

— К тому времени, получив очередную травму, ты закончил карьеру и уехал в Америку. Признайся, сомневался в своих силах?
— Ну, если честно, да, было страшновато. Всегда хотел открыть свой гимнастический зал в Штатах, а это дело совсем не простое. Успокаивало то, что существовал план “Б” — я всегда мог реализоваться как тренер. Понятно, что человека с такими регалиями захотели бы видеть в любом месте США.

— К тому времени в Америке обосновалось довольно много представителей советской гимнастической школы. Было у кого получить совет.
— Валера Люкин и Евгений Марченко открыли свой зал в 1993 году. Я с ними общался и примерно понимал, как все устроено в этом бизнесе. Мы люди одного поколения и всегда помогали друг другу. Помню, что в 2001-м даже приглашал Женю к себе, чтобы он поговорил с родителями женской команды. Надо было объяснить им не только специфику и тонкости тренировочного процесса, но и то, что им в принципе очень повезло иметь дело с теми специалистами, которые у меня работали.
Это распространенная практика — местные родители почему-то думают, что знают о гимнастике лучше тренеров. И учат нас, как работать. Каждый зал через это проходит, и у Жени с Валерой тоже такое было.

— Что в американцах тебя удивило?
— Не думал, что они настолько двуличные. Все улыбаются, говорят в лицо одно, а за спиной другое. Очень много завистников. Но, с другой стороны, следует отдать должное, хватает и открытых, добрых людей.

— На сколько процентов ты уже стал американцем?
— Думаю, на семьдесят. Живу по американским законам. Научился сдерживаться, больше улыбаться. Научился меньше говорить. Это раньше высказывал все, что думал. А здесь не нравится, когда им все в лицо говорят. Особенно в американской федерации. Они же там считают себя великими профессионалами, хотя на самом деле это далеко не так.

— По всему выходит, что Люкин, ставший главным тренером женской сборной США, совершил в этом плане самый настоящий прорыв.
— Ну а кого еще было ставить? Он самый успешный тренер из всех нас — это однозначно. Валера всегда был трудяга. И когда сам был спортсменом и потом, когда стал тренером. Плюс ему еще Женя Марченко помогал. Ну и жена, конечно, тоже. Анна Кочнева, может, даже больше всех работала.
Они молодцы. Два олимпийских чемпиона в многоборье, включая свою дочь Анастасию, — это суперрезультат. А сколько чемпионов мира у них — и у мальчиков, и у девочек… Никто и близко рядом с ними не стоит.

— У тебя были амбиции стать успешным тренером?
— Вначале нет. Хотел только, чтобы пошел бизнес. А потом, когда встал на ноги, уже и другие мысли появились. Один мальчик у меня два года подряд выигрывал чемпионат Америки по многоборью среди молодежи. Ему сулили хорошее будущее. Но получилось так, что семья переехала на другой конец Америки, и наше сотрудничество закончилось. И его результаты пошли на спад. Другой мой парень попал в национальную команду, а сейчас выступает за сборную Мексики, второй номер.
Сейчас тоже есть способные ребята. Но не скажу, что прямо сплю и вижу, как они выходят на высокий уровень и побеждают на чемпионатах. У меня есть о ком заботиться в первую очередь. Семья — это главное в жизни.

— Ох, Виталик, не верю, что не осталось у тебя спортивных амбиций…
— Ну ладно, есть у меня мальчик, который точно будет очень крутым. Сын моего старшего тренера по девочкам. Его папу зовут Леонид Лейкин. Слышал о таком?

— Знакомое имя.
— Ну, Асисяй из “Лицедеев”. Он сейчас живет в Петербурге, с женой развелся. А сын Данила остался с ней в Лас-Вегасе. Она бывшая гимнастка, мастер спорта международного класса. Даниле девять лет, и уже сейчас он и тот американский пацан, которому прочили большое будущее, — это небо и земля.

— Давай с тобой лучше сравним.
— Если бы это было в то время, когда я соревновался, то сказал бы, что он очень близко ко мне подошел. В своем возрасте, думаю, Данила легко обыграет любого американского сверстника. Даже того, кто на пару лет старше.

— Похоже, ты не торопишься выводить его на большую орбиту.
— Да, мне Шинкарь тоже говорит: “Не убей ребенка раньше времени”. А как не торопиться, если из него все прет. Малой в девять лет творит такое, о чем я и в четырнадцать не задумывался.

— Выходит, связь со своим тренером ты не потерял.
— Созваниваемся постоянно. Он в Австралии. Старший тренер в одной из академий. По-моему, вместе с Владимиром Ваткиным работает.

— С Ваней Иванковым общаешься?
— Да, но не настолько близко, как, например, с Андреем Каном. К Андрюше я приезжаю на рыбалку, на Новый год или Рождество. Он ко мне тоже часто заезжает.

— Ваню неудачно пытались пригласить на пост главного тренера мужской сборной Беларуси. Говорят, приехал в Минск на переговоры и пропал.
— Да ерунда это все. Мне Ваня рассказывал по-другому. Когда с ним связались в первый раз, он поставил свои условия. Они на них не отреагировали и выставили свои. Ваня сказал, что ему такого не надо. И я его понимаю.

— Как считаешь, кто из белорусских ребят, обитающих сейчас в Штатах, мог бы возглавить национальную сборную и вдохнуть жизнь в отечественную гимнастику?
— Никто бы сейчас ничего не вдохнул — до тех пор, пока в стране такое отношение к гимнастике, как сейчас. Кто будет работать за нищенскую, по здешним меркам, зарплату? Чего ради тратить лучшие годы своей жизни? Да, здесь тоже нелегко. Зато знаешь, за что упираешься. А у нас еще и кто-то сверху будет тыкать тебя мордой в песок, чтобы ты делал так, как он хочет. Да и материала сейчас мало в Беларуси. Вот пытаются американок привозить, но почему-то попадаются нам худшие.

— За карьерой Аркаева следишь?
— Постоянно поздравляю его с днем рождения. А если летаю куда-то через Москву, то могу зависнуть у него дома дня на три.

— Говорят, плохие времена наступили у него в Саранске, где Аркаев был руководителем гимнастического центра имени себя.
— Все как всегда, людская зависть живет в любой стране. И Россия точно не исключение. Аркаев, конечно, не подарочек, но за свою жизнь он уже давно всем все доказал. Ну а сексуальные обвинения — это вообще бред. Даже одного процента не поставлю на то, что это правда.

— Твой вид спорта вообще заставляет говорить о себе не только в дни Олимпиад и чемпионатов мира.
— Имеешь в виду аукцион, на который выставила медали Корбут? Скажу только, что я свои медали не продам. Семью в любом случае обеспечу, а мои дети будут обеспечивать своих внуков. И в завещании напишу, чтобы мои медали сдали в музей. Никаких аукционов.

— История с медалями Ольги Корбут тебя возмутила? Или отнесся спокойно?
— Если честно, то мне абсолютно по…

— Не испытываешь ты к ней симпатий…
— Я с Ольгой даже незнаком, хотя много про нее знаю. Ее сын Ричард гостил у меня, мы много общались.

— У Ричарда в Америке тоже неоднозначная репутация.
— Не дай бог каждому. Но не будем об этом, потому что там всего хватает. Полный набор — такой, что лучше не придумаешь. Давай лучше обо мне.

— Чувствуешь сейчас какие-то дивиденды от того, что являешься шестикратным олимпийским чемпионом?
— Нет. Абсолютно. Ни на какие тусовки и торжественные встречи я не хожу. Стал полностью семейным человеком. Купил дом на колесах и ездим теперь по Америке. Зал, дом, рыбалка.

— Говорят, замечательно готовишь.
— Кстати, с удовольствием поучаствовал бы в каком-нибудь кулинарном шоу. У меня есть несколько фирменных рецептов, которые сам придумал. Например, котлеты. Казалось бы, что там можно изобрести. Но знал бы ты, какая вкуснятина у меня выходит. Просто пальчики оближешь.
На самом деле я получаю удовольствие, когда мои друзья кушают и набивают себе животы до не могу. У меня всегда тишина за столом. Мы кушаем, выпиваем, а потом идем в баню. Знаю, что это неправильно, но почему-то всегда получается именно так. Выпариваем там все и садимся за еврейский преферанс.

— Это как?
— Это когда ты жрешь, пьешь, играешь и паришься в бане одновременно. Я здесь себе еще один домик небольшой построил. И привез туда профессиональный русский бильярд. Так мы на нем тоже устраиваем побоища. Я, кстати, неплохо уже играю.

— Следишь за тем, что происходит на родине?
— Читаю разные источники. Сейчас сложное время и трудно сориентироваться, где правда, а где ложь. Россияне с украинцами — раньше лучшие друзья, а теперь перессорились просто насмерть. С каждой стороны идет пропаганда, но так как я смотрю русские новости, то их точка зрения преобладает. Хотя, конечно, вранья там хватает.

— А ты белорусские новости смотри.
— Та же петрушка, только вид сбоку. Но если по мне, то худой мир лучше доброй ссоры. Закон о тунеядстве, конечно, ахинея редкая, я вообще не понимаю, зачем это сделано. С другой стороны, все ропщут, и вечно всем недовольны. А вот мама моя — квартира, дом, две машины, деньги — разве плохо?

— Отлично, но у нее сын в Америке. Неплохо себя чувствует и, конечно, помогает матери. Не с пенсии же она все это приобрела.
— Не с пенсии, понятно. Но возьми других. Люди вроде бы ничего не делают, официально не работают, но у них все есть. Как такое может быть?

— Белорусский феномен. Кстати, можешь помогать не только маме, но и родной стране. С адресатами всегда поможем.
— Спасибо, я уже помогал. И снарядами, и этим, и другим, и третьим. И куда это все уходило? В карман какого-то чиновника.

— И он, приходя домой, отрабатывал круги Деласала на украденном гимнастическом коне.
— Не, все не так делается. Снаряды даже не воровали, их просто продавали на сторону. Обычная коррупция. Она была и будет всегда. И в Беларуси она довольно приличная. Хотя до Украины ей далеко, я наслушался рассказов о тамошних делах. Не представляю, как они вообще там живут.

— Не спросил о твоих детях. Правда, что старшая Кристина, от первого брака, стала агентом ФБР?
— Да нет, ты что? Она ассистент менеджера в одном из крупнейших отелей Лас-Вегаса. Получает свои 2,5 тысячи долларов в месяц — не сильно много по нынешним понятиям, но, видимо, ее это устраивает.

— Ее папа сказал бы: “Не, мне этого мало…”
— Это точно. Но она самостоятельный человек и не хочет, чтобы в ее жизнь вмешивались. Как только исполнилось 18 лет, собрала вещи и ушла на съемную квартиру. Это нормальная практика для американцев.

— Может, гимнастка получится из младшей дочери?
— Я бы не хотел, чтобы она прошла мой путь. Но если проявит усиленный интерес к гимнастике, то буду это только приветствовать. Потому что тогда в колледже можно учиться со скидкой или вовсе бесплатно, а не платить 150 тысяч долларов.
Гимнастка она, кстати, неплохая. В прошлом году выиграла чемпионат штата. Но если Виктория не выберет спортивную карьеру, то я сильно не огорчусь. Девочка растет умненькая, значит, в любом случае не пропадет.
Сын недавно родился. Ты не представляешь, как долго я его ждал. Назвали Родионом.

— Стать отцом в 44 года — это круто.
— Да, совсем другие эмоции, чем в двадцать лет. Но это нормально, потому что все мы повзрослели и узнали жизнь такой, какая она есть на самом деле.