1986. Чужая свадьба

Так вышло, что за порядочно лет в профессии практически не ходил в “загранку”. В 90-м купил тур на чемпионат мира в Италию за гонорар от первой книжки — вот и все мои топ-турниры.
Но и на кладбище ютится жизнь. У футбола по телевизору свой сюжет: всякий заслуживающий внимания матч у настоящего болельщика с чем-то связан — такая маленькая история. Если описанный в одной из глав мундиаль-82 был для меня стройотрядовским да с “мильоном терзаний”, то Мексика 1986 года выпала на срочную службу.

На выпуске из учебки очко жим-жим. Еще Афган не закончился — придумала же какая-то высоколитературная сволочь оборот “интернациональный долг”. Про обычные невоюющие части кошмары другого рода рассказывали — особенно сержанты, зады в учебке гревшие, — насчет дедовщины в крайних ее проявлениях.
И вот купцы привезли нас четверых в полк, затерянный в лесах Подмосковья. Первое что увидели: по роте ходит расхристанный с огромным фингалом. И смотрят на нас сорок пар посмеивающихся глаз: такая вот участь ждет, если вздумаете… На деле, правда, наоборот все было: бланш сиял на лице “деда”, от которого отмахнулся еще даже не “черпак”, а “пряник” Валерка Астафуров, но нам ли тогда вникать в подробности…
Словом, взяли нас в оборот, а офицеры не вмешивались: система работала.
Стоял май восемьдесят шестого — через пару недель открывался чемпионат мира. Внимания, как на гражданке, к старту четырехлетия не было, футбольная страсть осталась в том, прежнем мире. Вполглаза следил за событиями по “Советскому спорту”, когда попадал в руки. Знал в общих чертах про отстранение Малофеева в канун выезда и назначение Лобановского — смену лошадей на переправе. Ничего хорошего от аврала ждать не приходилось.
Первый матч с венграми, транслировавшийся после отбоя, мы отслеживали в кроватях. Не смотрели — был это удел “дедов” — и даже не слушали, а лишь напряженно ловили доносившиеся из ленкомнаты эмоции.
Первый ор взорвал казарму на второй минуте: счет открыл Яковенко. На четвертой вопль повторился: могучим ударом результат удвоил Алейников. И понеслось — 6:0 при нереализованном пенальти. В сердце закралась надежда, что эта наша сборная превзойдет своих предшественниц.

К тому времени меня уже ставили на дежурство — обслуживать связь на комплексе космического слежения, затерянных в лесу бетонных строениях с шарами-антеннами вместо крыш. Поставили по-советски, не уча и не объясняя. “На месте разберешься”, — весь был сказ.
Я честно пытался, но скоро плюнул, поняв бесперспективность занятия. На любые вопросы по существу меня отправляли “учить документацию” — пялиться в перечень напичканных проводами шкафов со схемами и спецификациями. Понять что-то непосвященному было нельзя, и я пришел к выводу: если это не надо тем, кому надо, и родина немногим моим способностям предпочитает дурака, то я к вашим услугам.
Формально мне подчиненный, но прослуживший годом больше ефрейтор Еремеев в отличие от меня что-то сек благодаря профильному техникуму. Он единственный в смене мог устранить мелкую неполадку на линии оперативной связи.
С Еремой, не в себя евшим сухое молоко и качавшим грудные мышцы, мы не то чтобы сдружились — нашли консенсус, после чего нас перестали ставить на дежурство вместе. Ерема подарил мне две небрежно-завернутые, но в моем случае драгоценные фразы на случай вызова, за которые я держался почти до дембеля. Надо было достать блок пульта связи, перевернуть, всмотреться, удрученно цокнуть языком — и изречь негромко, но твердо: “потенциометр ни к черту” или “полетел усилительный каскад”. Подполковники уважительно принимали к сведению, а если какой умник предлагал приступить к починке, приходилось рапортовать, что никак нельзя, это только товарищ прапорщик…
На первых дежурствах мы с напарником притирались и крепко повздорили перед матчем СССР — Франция, кому смотреть. Телевизор стоял на втором этаже у обслуживавших комплекс офицеров. Это были не строевики, а надевшие форму инженеры, и пришедший посмотреть футбол солдатик не вызывал у них отторжения. Кто-то из нас двоих должен был дежурить у пульта, и каждый справедливо считал, что имеет телевизионных прав больше: у меня были две лычки, пожалованные, как говорил Швейк, в силу врожденной интеллигентности, а у Еремы — лишний год. Сошлись на том, что смотрим по тайму.
Мне выпал первый, без голов. Алейников усердно мешал Платини, которому осталась одна забава — штрафные: по разу рядом и в штангу. Показалось, что после стартовых побед фавориты группы были не прочь расписать очки. И вправду, на взятие ворот на 53-й минуте Василием Рацем почти сразу ответил Луис Фернандес — 1:1. Авторов голов я узнал позже, поскольку фамилий Ерема не запоминал и футбол смотрел больше для справедливости, чтоб не все коту масленица.

А еще через день я отправился в краткосрочный отпуск. Так вышло, что месяцем раньше, на День печати, практически сразу по прибытии в часть обнаружил свою фамилию в окружной газете, сообщившей о поощрении командующим двух внештатников “за активную военкоровскую деятельность” — ни за что, но в духе гласности. Газета не документ, сказали в штабе, и я уже отчаялся ждать, но наконец в часть пришли бумаги.
Дальше как в сказке: электричка НеСкажуОткуда — Москва и скорый до Бреста с мелькающими березами и глазуньей в вагоне-ресторане за полтора рубля. Уже на своей улице не удержался, набрал из автомата домашний номер. Спросил не очень-то удивившегося (поинтересовался бы хоть, откуда звоню — за семь месяцев первый раз) отца:
— Чего делаешь?
— Дверь крашу.
— Помочь?
— Ну давай…
Вечером среди развала на стиснутом вещами диване, сладко вдыхая аромат краски, я посапывал под трансляцию поединка с канадцами, в котором тренеры дали отдохнуть половине основных номеров, подняв с лавки Чанова, Бубнова, Баля, Морозова, Литовченко, Протасова…
Легкой прогулки не получилось. Более того, в начале второго тайма канадец Норман едва не открыл счет — спас Чанов. Лобановский поспешил выпустить реактивного Беланова, и спустя две минуты тот вскрыл оборону, отдав голевой пас Блохину, а точку поставил еще один вызванный из-за ворот — Заваров.

Заняв первое место в группе, сборная СССР получила в 1/8 финала самого скромного из возможных соперников — Бельгию. Руководители уже забронировали гостиничные номера в Пуэбла, где победителю предстояло помериться силами с испанцами или датчанами. Выход в четвертьфинал не вызывал сомнений, и я вынашивал фантастические планы, как через маленькие футбольные хитрости натянуть на него жалкий десятисуточный отпуск.
Наши начали лихо, и в середине тайма Беланов провел один из красивейших голов в своей карьере — метров с двадцати вогнал мяч под самую крестовину — 1:0. Сразу после перерыва мог увеличить счет, бил головой “верняк”, но попал в основание штанги.
Впрочем, я пересказываю классику! Совсем бегло: при счете 2:1 офсайдный флажок бокового диссонирует с молчанием судьи в поле Фредрикссона; двойная беда в дополнительное время; луч надежды после пенальти Беланова за фол на Беланове и все же — 3:4!
Я вышел на улицу, не мог находиться дома. В ушах еще стоял голос Котэ Махарадзе. Хотелось завыть.
Солнце из яркого стало назойливым, а Брест — не таким уютным.
Отличное состояние, чтобы собрать манатки и возвращаться в часть.