Скала без тени. В жизни случается и не такое

Но, видимо, Андрей МЕЗИН настолько яркая фигура в белорусском хоккее, что от интереса к своей персоне ему не избавиться никак. Даже на скромной должности ассистента главного тренера “Динамо” по работе с вратарями. А в национальной сборной де-факто — даже “ассистента ассистента”. Иногда, правда, интерес масс к чьей-то персоне определенно неприятный для нее и с собственно хоккеем связан очень опосредованно. Тем не менее, встретившись для обстоятельного интервью, обсудили все. Видимо, такова уж натура Скалы — в тени он быть не привык.

— Слушай, а когда мы последний раз так плотно общались? После моего отъезда с чемпионата мира в Хельсинки в 2012-м, что ли…

— Ну-ну, бери ближе. Как минимум после завершения тобой карьеры в 2014-м. Тоже, кстати, немало — три года, но, раз вспомнил и события пятилетней давности, любопытно: сейчас с высоты уже и тренерского опыта поступил бы так же?
— Сегодня я понимаю, насколько на тоненького разошелся тогда с окончанием карьеры. “Динамо” ведь реально могло этого добиться, подав на дисквалификацию. Разбирательство же могло затянуться бог знает на сколько. Но в тех условиях все-таки поступил бы так же. Хотя демаршем с отъездом из сборной ничего не добился…

— Ну как не добился — Хейккиля в итоге сняли.
— Так не из-за моей же истории прямо — позже из-за того, что результаты “Динамо” начали валиться. Хотя, может, и моя стала дополнительным фактором. Наверное, теперь я просто понимаю финна лучше. Понимал и тогда, но полное осознание пришло уже с тренерским опытом. Коуч никогда не скажет игроку “ты мне не нужен”. Всегда оставит дверь приоткрытой на будущее — мало ли что… Это психология. Как, например, и еще один известный прием: в начале сбора каждому из пяти пятерок полевых будет сказано, что он кандидат на место в первой бригаде большинства.

— То есть тренер изначально солжет?
— Это не ложь, а часть работы. Хитрость. Чтобы каждый в себя верил. А тренер выбирает то, что выгоднее, пусть это и не всегда может принять игрок, поверивший в свои силы и даже почувствовавший их.

— И получается недавний апрельский “этюд со Степановым”?
— Аналогия неполная: насколько знаю, ему изначально никто ничего не обещал. Вообще не хочу вдаваться в подробности — не мое право. Лучше на своем примере: после Хельсинки решил, раз не нужен — закончил. Само собой, это не совет и не намек Степанову, а только моя история. Но на олимпийскую квалификацию в Данию уже не поехал.

— Потом все равно вернулся. А не поехал зря. Может, тогда не пролетели бы мимо Игр-2014. Да и сборную-то повез в Войенс уже не Хейккиля, а Скабелка.
— Не факт, что со мной обязательно выиграли бы турнир. Может, наоборот, влетели бы во всех трех матчах. Действительно бывает, даже если ты здоров, лучше в сборную не ехать. Если нет соответствующего настроя. Будешь только мучить себя и команду, а толку — ноль.

— Не привык к тренерскому диктату?
— Ой, с каким стилем я только не сталкивался за карьеру: и с демократией, и с тоталитарным режимом. Вопрос не в методах управления, а в том, чтобы игроки четко понимали, чего хочет тренер.

— Ясно чего — чтобы команда побеждала.
— Само собой, но нужно же уметь своим методом этого добиться. Вот Хэнлон в этом смысле преуспел. После диктатуры, к которой наши сборники привыкли за время работы с тренерами советской закалки, его подход стал чем-то невообразимым: как это так — полное доверие игрокам? А что — так можно?! В итоге каждый готов был на льду задницу за него порвать. И за пару лет сборная двинулась вверх: в 2005-м в Вене до плей-офф не хватило чуть-чуть, годом позже в Риге пробились в восьмерку и еще у финнов в четвертьфинале попили крови. Потом демократия закончилась…

— Что, Фрэйзер был диктатором?
— Очень грамотным и очень твердым. Но, что интересно, твердости ему в итоге как раз и не хватило — не смог выдержать линию до конца. Его поневоле стали сравнивать с Хэнлоном, и он поневоле же стал ему подражать. Наполовину остался собой, наполовину попробовал стать Гленом. В сумме ничего путного не вышло.

— Можешь сказать, что три года от завершения карьеры до этого нашего разговора удались?
— Ну, если не трогать уже всем известную историю в личной жизни…

— Об этом позже, а пока — строго о профессиональных моментах. Рубикон от “распорядок известен на год вперед” до “и что теперь делать?” для многих становится тяжелым.
— А у меня его, считай, и не было, спасибо Крикунову. После минского “мира”, на котором провел всего матч в тот день, когда сыну делали операцию, быстро пришла уверенность, что играть на том “мире” с учетом обстоятельств точно не стоило. Но уверенности, что “это — все” еще не было. Сменивший Хэнлона Крикунов подтолкнул к решению: “Хватит, Андрюша, сколько можно? Давай ко мне в сборную ассистентом работать с вратарями”. Даже когда вскоре ушел и Крикунов и опять зашевелилась идея “может, еще сезончик”, понял, что уже не стоит. Не осталось былых эмоций для игры в “рамке”. Да и в новом штабе для меня нашлась роль.

— Не тяжело было переключаться в финансовом плане? Ясно же, что любой твой вратарский контракт был в разы крупнее любого тренерского, тем более тренера-стажера.
— Был к этому готов. Тем более и во время игровой карьеры не гнался за деньгами слепо, как, увы, многие молодые сегодня. У них цель — не уровень лиги или клуба, а уровень зарплаты. Как можно больше и прямо сейчас.

— Понять можно — мало ли травма…
— Всех “мало ли” все равно не просчитаешь. А в итоге потеряешь больше, чем мог бы приобрести. Мудрая поговорка “сначала ты работаешь на имя, потом оно на тебя” забывается. Я лет до 26-27 серьезных, по хоккейным меркам, денег не зарабатывал. Но цель всегда понимал: где я хочу играть, на каком уровне и в какой роли. Мог же и в НХЛ оказаться на старте четвертого десятка — Хэнлон конкретно предлагал.

— Но, насколько помню, только вторым…
— Именно поэтому и не поехал — хотел быть первым. А там было четко сказано, что в конкуренции шансов нет. А вполне мог поднять на этом денег. Схема элементарная: даже как второй в НХЛ по возвращении в Россию мог подставлять карманы — предложений хватало бы. И в Казань вместо Нижнекамска в свое время поехал не из-за денег — в “Нефтехимике” давали больше. Шел за целью что-то выиграть.

— А получил легендарный “сезон в 30 секунд”.
— Хорошая иллюстрация того, что всего не предусмотришь. Разве можно было просчитать, что руководство может подмахнуть вратаря “на всякий случай”, когда тренеру он особо и не нужен? Потому что уже есть Царев и Ячанов, а в ассистентах у Моисеева Плющев — на то время главный тренер сборной России. Ясно, что у вратаря другой сборной не было шансов. Предлагали отказаться от выступления за белорусскую — не отказался.
Что о тренерских доходах, то в 2014-м, да и сейчас, понимаю, что требовать серьезных денег рано. Да, я много знаю о хоккее, но как тренер стою немного. То есть круг замкнулся, начинаем сначала — пока я работаю на имя. Потом, даст бог, оно будет на меня. Тем более наметка шире, чем только тренер вратарей.

— Однако на этом начальном этапе много полезного почерпнул от работы с Ленером и Каарелой?
— В плане каких-то тонкостей — немного, особых откровений не было. Но интересно и полезно наблюдать саму методику и стиль работы. Вернее, даже методики и стили — у шведа и финна они разные. Впитывать, перерабатывать и дополнять чем-то своим. Нет же универсальной методы, которая будет одинаково успешна в работе с каждым голкипером. Уже потому, что все мы разные: кто-то шпала под два метра, а другой — метр с кепкой. Главное, научить каждого играть головой, а не только мышцами. Вратарские сэйвы “а-ля Лев Яшин”, конечно, эффектны, тем более в хоккее, но далеко на них в нашем виде не уедешь.

— По-моему, на вопрос, кто дальше будет работать со сборной да и с “Динамо”, сейчас со стопроцентной уверенностью не ответит никто.
— Все может быть. Придут новые умные люди и начнут: “Все это фигня — надо не так, а вот так”. И — понеслось заново. Сколько раз уже это проходили.

— Тяжело быть единственным местным в преимущественно канадском штабе “Динамо”?
— Местами — очень. Потому что волей-неволей становишься и связующим звеном между командой, администрацией и тренерами. Приходится тратить много сил и нервов для решения абсолютно непрофильных вопросов. Но при этом позиция переводчика по совместительству в клубе и сборной очень полезна. Здесь я уже именно в тренерском смысле. Будь я просто тренером вратарей, так и варился бы преимущественно в этом котле. Ну, чуть плотнее работал бы с коучами защитников. И не всякому главному хватало бы времени и желания передавать мне секреты мастерства. А так через меня проходит вся методика. И, естественно, не навылет: подмечаю, систематизирую.

— Так какая нынче ситуация с тренерскими штабами, в которые входишь? Хоть ты проясни.
— Ох, кто бы мне прояснил… В клубе я уже уволен по истечении срока контракта. В федерации пока не говорят чего-то определенного. Так понял по косвенным признакам, что в “Динамо” пока оставляют только Вудкрофта. Даже с числом легионеров полной определенности нет. И это когда состав уже должен быть сформирован как минимум на семьдесят процентов.

— А ты, кстати, за что ратуешь в вопросе лимита на иностранцев?
— За определенность. В том числе и в фундаментальном вопросе, что все-таки “Динамо” такое — базовый клуб сборной или самостоятельный зрелищный проект. В зависимости от ответа формула давно выведена: если первое — легионеров должна быть одна пятерка. Если второе — две. Четырьмя только своими пятерками чего-то пристойного не добьемся точно. В обороне дела еще так-сяк: в последнее время воспитали группу если не топов, то нормальных добротных молодых защитников. И тех, кто уже в клубе, и тех, кто на подходе. Тот же Воробей производит действительно неплохое впечатление для своих лет. А с вратарями еще сложнее.

— Это уже твоя ипостась. Давай предметно: Мильчаков закрыл себе дорогу в сборную и клуб?
— С чего бы? Шум, устроенный его агентом после увольнения Димы из “Динамо”, был, конечно, лишним, но ничего ни для кого не закрыто. Он мог и в нынешнем кэмпе оказаться.

— Но не оказался.
— А вместо кого? Трусу он уступил в честной конкуренции в экстралиге. Карнаухов заметно моложе. Нельзя же, как у нас часто было, превращать сборную в “клуб кому за 30”. Лаланд изначально был “номером один”.

— В этом и загвоздка — после семи матчей в сезоне…
— Ты же вспоминал мой “сезон в 30 секунд”. И ничего — справлялся потом в сборной как-то. На опыте, а он у Кевина объективно больший, чем у Мильчакова. Плюс месяц на подготовку, плюс спарринги. Да, в Париже Кевин пару раз “улетал в космос”. Но справился точно лучше, чем год назад в Петербурге. Правда, хуже, чем два года назад в Остраве.

— Положим, все к тому идет, что со сборной Кевин закончил. Или она с ним — не суть. И кто сейчас “номер один”?
— А никого. Хотя в том и некоторый интерес — двери будут открыты, место свободно. Зато “номеров два” сейчас с полдесятка: и Карнаухов, и Трус, и тот же Мильчаков. Осипков с Кульбаковым на подходе. Бородуля с Шелепневым все еще могут выстрелить.

— Теперь все же — о личном. Тяжело быть медийной фигурой в контексте твоего развода?
— Нужно понимать, что это может случиться — часть профессии.

— Есть версия, что неожиданное завершение карьеры Ковалем прямо связано с вашим любовным треугольником.
— Может, так, может, нет — я не спрашивал. Но стремительности тоже не понял.

— Как раз версия все объясняет: тяжело вам было бы ужиться в одной команде, да еще в системе “тренер — подопечный”.
— Так он же и клубную карьеру закончил, хотя вроде имел предложения работы в разных качествах. А в сборной как-нибудь разобрались бы. Старался никогда не мешать личное с командным в ущерб второму.

— Личная история семейной жизни, так понимаю, уже завершена официально?
— Да, мы развелись в марте. Сделали бы это и раньше, но по закону младшему сыну должно было исполниться три года.

— Доводилось быть гостем в вашем доме — кто сейчас там живет?
— Опять я. Поначалу съехал на квартиру в Веснянке. Но дом все-таки мой и детей. Периодически наведывался, иногда оставался ночевать, чтобы младший не ударялся в слезы. Уже экс-супруге это, видимо, не понравилось — забрала малышей и съехала на съемное жилье. Ее выбор. Все, что нас теперь связывает, — будущее детей. Само собой, оно мне небезразлично: участие принимаю и буду принимать. Вижусь с ними по мере возможности.

— Еще относительно недавно с напарником по сборной вы были как минимум хорошими приятелями. Теперь это в прошлом?
— Естественно. Дальше у каждого своя дорога. Приятного мало, но в жизни случается и такое, и даже покруче. Не буду ни в кого тыкать пальцем и в чем-то обвинять. В конце концов, и женятся, и разводятся двое. Ну вот так сложилась ситуация. А жизнь расставит все акценты. Сам шучу, что, видимо, это моя судьба: до определенного момента жить с женщиной, а потом передавать ее в хорошие руки.

— В женщинах не разочаровался?
— Нисколько. Сейчас есть новые отношения. У меня все нормально и четверо замечательных детей, которых папа не бросит. Со старшими от первого брака сейчас общаемся так здорово, словно всегда жили вместе.

— Третий брак и пятого ребенка допускаешь?
— Ой, ну вот давай только без прогнозов, тем более на такую тему! Скажем так, не исключаю. Но непременной цели не ставлю.

— Получается, Рубикон “что дальше?” тебя может поджидать через три года после завершения карьеры. Здесь я уже возвращаюсь к тренерской теме.
— Дождусь определенности. Четкого ответа на вопрос, нужен ли я здесь, или нет. Хотелось бы, чтобы был нужен. Опять же не потому, что так дрожу за место работы — в конце концов, какие-то варианты, надеюсь, найдутся или в России, или в Европе. Просто жаль, если программа, которую только начали проводить с прежним руководством федерации и Каарелой, окажется никому не нужной — не хотелось бы. А может, просто годик отдохну от всего.