Человек за бортом. Сергей Долидович: дайте выступить на Олимпиаде!

Во всяком случае наш разговор начался именно с этого — с истории о привычном в общем-то конфликте между руководством и ярким спортсменом, который в один “прекрасный” день вдруг оказывается не нужен.
Было нетрудно догадаться, что и герой минувшей Олимпиады (превращение его пятого места на сочинском марафоне в третье — лишь вопрос времени) также попал в жернова системы. Правда, 44-летний ветеран лыжной сборной, и по-прежнему самый успешный ее гонщик, выступать за нее не отказывается. Даже наоборот — намеревается принять участие в седьмой (!) Олимпиаде. Но готовиться к ней он будет за свой счет, ибо, по словам Сергея, федерация в Пхенчхане не видит его в качестве спортсмена.

— Ситуация с Леной напоминает мою, как, наверное, и сотни других, до банальности. Как только человек просит пойти ему навстречу, так с ним тотчас же торопятся попрощаться. Не знаю всей подноготной, конечно, но разбрасываться такими спортсменами, как Лена Левченко, просто нельзя. Ни с какой точки зрения — ни с человеческой, ни с профессиональной. Тем более у нас нет переизбытка мастеров мирового класса, и, по сути, они все на счету.

— Однако, следует сказать, ты за сборную не отказывался выступать никогда.
— В этом и парадокс! За 25 лет не пропустил ни одной Олимпиады, ни одного чемпионата мира. После “мира” 2017 года в Лахти сказал в одном из интервью, что заканчиваю спортивную карьеру. Мне в федерации так и заявили: “Ну, ты же решил закончить…” Стоп, я вам об этом говорил? “Нет, но мы мониторим прессу, и нам этого достаточно…”

— Похвально. А ты что, надеялся на пышные проводы?
— Разумеется, нет. Меня в прошлом году хотели проводить, но я отказался. Ну какой в этом смысл? Показуха одна.

— Главное, чтобы подарок был хороший.
— Суть не в подарке, а в отношении. Мне достаточно было бы хороших слов. Мол, спасибо, Сергей, за то, что ты сделал для белорусских лыж. Впрочем, дело не в этом. К Лахти готовился вместе со своим учеником Юрием Астапенко отдельно от команды. И получилось так, что на чемпионате мира у нас оказались лучшие результаты из всех сборников.

— Ты стал 22-м на “полтиннике”…
— Понимал, что бороться за “десятку” будет трудно, и рассчитывал попасть в топ-15. Но если учитывать, что транспорт приходилось заказывать за свои деньги, что федерация трижды отказывала нам в решении других вопросов… То, считаю, выступили нормально.

— Кстати, почему вы готовились отдельно?
— Сезон получился скомканным. Потому что главного тренера Виктора Евгеньевича Камоцкого экстренно поменяли на Ивана Викторовича Листопада. С Камоцким у нас была договоренность, что будем готовиться отдельно. И я рассчитывал, что с Листопадом она не утратит силу. Тем более это мой бывший личный тренер, с которым работал семь лет. В 2006-м я остался с Листопадом, когда все от него отвернулись. И сейчас мог рассчитывать на понимание. Но не нашел его. Остался сукиным сыном. Как это говорят, кто не с нами, тот против нас. Вот и получилось, когда федерация могла помочь, она не помогла.

— Но ты, выходит, оказался прав.
— Да не собирался я никому ничего доказывать. Мне просто хотелось подготовить парня, которого считаю самым перспективным в белорусской сборной. Юра стал 28-м в дуатлоне, на “полтиннике” — 31-м. Для 27-летнего парня не так уж и плохо. Хотя если ему помогать, то результаты, конечно, были бы лучше. А так после чемпионата мира сказали, что разрывают со мной отношения, поскольку в плане у меня стояло третье-восьмое место.

— Зачем дал такие повышенные обязательства?
— Считал, это реально. Но гонка на гонку не приходится. Хотя и не сказал бы, что плохо пробежал. Все составы, кроме норвежцев, я наполовину обыграл — шведов, финнов, итальянцев, швейцарцев.
А с другой стороны, у нас что, кто-то выполнил контрактные обязательства? Они были намного ниже моих. Но почему-то все остались в сборной. Складывается парадоксальная ситуация: результаты лучше всех, однако в команде меня не видят.
Хотя я ни на день не прекращал тренироваться, у меня ведь контракт до 30 июня. Ну, наверное, я был бы не лишним человеком в эстафете на Олимпиаде — это как минимум.

— Вообще-то стратегически грамотно было бы выставить свою кандидатуру на пост председателя федерации. Тем более в стране экстренно проводились отчетно-выборные конференции.
— Я так и сделал. Было любопытно, кого выберет лыжная общественность: легкоатлета Коваленко, работавшего до этого два года зампредом нашей федерации, или меня? За пару дней до отчетно-выборной мне сказали: “Сергей, тебе выдвигаться не надо”. Ладно, я готов возглавить национальную сборную. Выдвинул свою доктрину подготовки.

— В чем состояла ее суть?
— Сейчас сборная, по сути, разделена на три части. Так уж сложилось, что люди не хотят работать с нынешним главным тренером. Я сказал, если приду, то вся команда будет тренироваться вместе.
Нет, туда тоже не гожусь. “Ты опоздал, Сережа”. — “Хорошо, тогда я буду тренироваться”. — “Этого мы тебе запретить не можем, но только за свой счет”.

— В похожем случае Виталий Гурков собирал деньги с помощью краудфандинговой платформы.
— Честно говоря, я думал об этом. Но ведь парадокс в другом. Как федерация не может быть заинтересована в том, чтобы у нее был сильный спортсмен? Министерство спорта заинтересовано, к нему претензий нет — ну а этим… Получается, федерация и главный тренер — это система. И в нее утыкаешься лбом.

— На месте системы я боролся бы за Долидовича лишь потому, что он может стать третьим спортсменом в истории, который приедет на свои седьмые зимние Игры. При абсолютно нулевом интересе, уж прости, Сергей, к деятельности вашей федерации это может стать хорошим маркетинговым ходом.
— Так меня все, и профессионалы, и болельщики, уговаривают: Серега, давай! К тому же средств для подготовки надо немного. За последний сбор платил сам — купил билет на самолет и улетел в Мончегорск, там друзья меня приняли бесплатно. Тратился только на питание, отбил деньги обратно на выигрыше марафона. Вернулся в Минск на машине, которую попросили перегнать друзья. В результате провел хороший сбор с нулем в графе “затраты”, тренируя заодно своего спортсмена, который даст нам очки на Олимпиаде.

— Мечта функционера: каждый спортсмен тренировался бы сам и за собственный счет.
— Но это же абсурд. Для главного тренера в 44 года я слишком молодой — при том что после Игр в Лиллехаммере сборную у нас тренировал человек в возрасте 31 года. А для спорта я уже старый.

— Выход очевиден. Гуркову деньги собрали буквально в течение нескольких дней. Ты популярен не меньше, да и седьмая Олимпиада — это аргумент! Уверен, проект “народного финансирования” будет успешным…
— Я тоже так думаю. Но откуда берется эта неприязнь? Вернемся снова к Левченко. Неужели федерации нельзя относиться к спортсменам, приносившим честь и славу белорусскому спорту, просто уважительнее? Мы же все адекватные люди, практически всегда можно найти общий язык. Хотя если по-разному смотреть на систему подготовки, тогда, конечно, конфликты неизбежны.
На Олимпиаду все лыжники едут по именным допускам, и сказать, что мы повезем обкатывать двадцатилетнюю молодежь, не получится. Два допуска у сборной будут железно, а остальным надо попасть в топ-300. Не вхожу в это число, потому что не бегал спринтерские гонки, мне это было не надо. Но свои баллы для участия в Играх наберу элементарно, никакой проблемы в этом не вижу.

— У Бьерндалена это тоже будет седьмая Олимпиада.
— Почему он может, а я нет?! Ему в паспорт никто не смотрит. А у нас что, дискриминация по возрастному принципу? Мы практически одногодки, и я знаю, что на лыжне знаменитого норвежца обгоню. Понятно, он биатлонист, а я чистый лыжник. Но мне приятно ощущать, что и белорусские спортсмены в таком серьезном возрасте способны выступить на хорошем уровне.

— Отличный пример для подрастающего поколения. Да и не только для него.
— Президент на Олимпийском собрании назвал меня загнанной лошадью — мне так передали. Да, я не рысак, но борозду не испорчу. Пусть меня обгонят на лыжне, а не в кабинете. Меня же ни 20-летние, ни 30-летние обыграть не могут. Проигрывают на 15 километрах по две-три минуты…

— А зачем такие в сборной?
— Резонный вопрос. Может, стоит требовать с таких расписку, как это делал Григоров перед Играми в Солт-Лейк-Сити? Он брал с Погорелова и Катюги обязательство, что на Играх Анжела займет место не ниже шестого, иначе придется вернуть деньги, потраченные на подготовку. Это очень здорово их стимулировало, и итогом стало пятое место.

— Может, и тебе расписку написать?
— Мне стимул не нужен. Он у меня есть — трое детей, которых нужно кормить. После Сочи у меня была отличная зарплата. Тысяча долларов за пятое место. Но так было только последние три года, а до этого квартиру и машину я заработал своими ногами. Не прекращал тренировки даже тогда, когда моя зарплата составляла 100 долларов.

— Идеальный спортсмен!
— Даже слишком. Прихожу в федерацию и говорю: “Для того чтобы вы меня взяли на работу, надо что, вести аморальный образ жизни?” У нас ведь как: если ты трезвый, то никак не творческая личность. Если уходишь в запой, то это нормально, бывает… Но если не пьешь, не воруешь, да еще и добропорядочный семьянин, у тебя точно что-то с головой. Мол, ты что, совсем дурак?
И я не могу понять: мне, чтобы стать своим, надо начать бухать и вести разгульный образ жизни? Или воротнички поправлять вышестоящему начальству, чтобы меня поставили руководить федерацией?

— Кстати, как там ситуация с дисквалификацией Легкова и Вылегжанина? Ведь если она случится, то по итогам олимпийского марафона в Сочи тебе положена бронзовая медаль…
— Все идет к тому, что так и будет. 31 октября окончательно решат, виновны они или нет. Но поскольку апелляции отклоняются, результат можно предугадать.

— Медаль можно будет выставить на аукцион и выручить за нее денег на подготовку.
— Ну, положим, эту бронзу я еще не получил… Но идея определенно нравится. Скажу больше: я сделал бы это без какого-либо душевного трепета. У меня вообще нет эмоций, связанных с этим возможным вариантом.
Хотя мне уже намекнули, что никаких призовых в любом случае не получу. Мол, существует такой круговорот — люди после дисквалификации деньги не возвращают, и ты тоже не получишь.

— Интересно, какие у тебя отношения с этими российскими гонщиками?
— Замечательные. Я бы им даже налил по этому случаю. Все понимают, что современный спорт давно уже ушел от принципов Пьера де Кубертена.

— Устроители вторых Олимпийских игр 1900 года в Париже отстранили барона от их организации — и та получилась откровенно дилетантской.
— Все решают люди, и очень часто в зависимости от своих личных пристрастий. Но этого, конечно, быть не должно. Прежде всего необходимо учитывать интересы дела. Мне понравилось, что в прошлом году, когда решался вопрос выдачи российским лыжникам стипендий Президентского клуба, один чиновник поступил именно так. Мол, стипендии у них не будет до тех пор, пока не получат белорусское гражданство. И это был правильный шаг, потому что гражданства у них по-прежнему нет. А зачем платить спортсменам, которые не стремятся получить наш паспорт?

— Резонно. В наших условиях решение часто принимает один человек. Как думаешь, дойдет до него твой посыл о желании участвовать в Играх-2018 не за свои, а за государственные деньги?
— Не уверен, что он прочитает это интервью. Да и вообще, конечно, это не его дело. А тех, кто должен заниматься этим вопросом. Опять же мне сегодня позвонили и напомнили, что я борюсь с системой. Да не с ней я борюсь, а с отдельными чиновниками, которые эту систему выстраивают так, как им выгодно.
А мне, как гражданину и профессионалу, выгодно тренировать своего спортсмена, в котором вижу большой потенциал. Его пытались “зачехлить” весной, потому что он не хотел тренироваться с национальной командой. Но нашлись здравые умы, которые парня отстояли и сказали: “Вы что творите?!”
Не хотят люди делать шажочки навстречу. Я не требую от них чего-то чрезвычайного, мне нужен только профессиональный разговор. А он не получается.

— Мне кажется, вряд ли получится.
— Тоже есть такое чувство. Но я посчитал нужным обнародовать эту ситуацию. В конце концов, все эти 25 лет я бегал за нашу страну, и мои болельщики вправе узнать о тех проблемах, с которыми пришлось столкнуться в последнее время.

— Все же надеюсь, что они счастливо разрешатся.
— Во всяком случае я за это поборюсь…