Золотая гвардия. Евгений Гавриленко: идеальный спортсмен.Мне хлеба не надо, работу давай

И побеждали в ней по-настоящему сильные мужчины. Оба олимпийских финала с его участием завершались мировыми рекордами, а их темнокожие обладатели, идеально сконструированные машины для побед, смело претендовали на звание главных героев Игр.

— В шестом классе приятель позвал в секцию легкой атлетики. А через четыре года я уже был чемпионом СССР среди юношей на 400 метров и на 110 метров с барьерами. Но так как большой скорости у меня не было, а выносливости хватало, мы с моим первым и единственным тренером Романом Григорьевичем Розенбергом решили дисциплины объединить. В 17 лет выполнил норматив мастера спорта на 400 метров с барьерами.

— Обнадеживающее начало…
— Спорт для советского человека был едва ли не единственным шансом выехать за границу. Интересно было мир посмотреть, хотя что мы там, кроме стадионов, видели? Задача одна — победить и не поддаться на провокации, если будут. Как нас предупреждали специальные люди, которые ездили в составе делегации. Но кому мы были нужны? Потом стало понятно, что никому, а поначалу веришь. Пропаганда такая штука. Сейчас по телевизору разве не то же самое говорят? Цветущий край, центр стабильности…

— Согласен. Но вернемся в 1970-й — удачный для вас молодежный чемпионат Европы.
— На 400 метров с барьерами стал третьим, мой друг Димка Стукалов победил. В эстафете бегу на втором этапе, выхожу из виража и вдруг звук такой тихий, но неприятный — тцик… Пах — типовая травма барьеристов. Сойти? Нельзя: мы сборная СССР и цель — первое место. Дотянул, отдал палочку Стукалову пятым. Кричу ему что-то, а у того глаза круглые, понимает, что я поломался, прет что есть силы и вытаскивает нас на третье место.
На четвертом у нас стартовал Семен Кочер. Накануне он должен был выиграть 400 метров в одну калитку. Подбежал к клеткам и решил обернуться, посмотреть на соперников. Координация нарушилась, и он со всей дури грохнулся о дорожку. Упал головой в последнюю клетку — так и лежал, пока мимо не пронесся весь забег. Должен был стать первым, а стал восьмым. Парень гордый, осетин, расплакался в раздевалке. Но в эстафете реабилитировался сполна. Вывел нас на первое место.

— На том же чемпионате победила и советская эстафета 4 по 100, в составе которой были трое белорусов. Владимир Ловецкий, Александр Жидких и Сергей Коровин.
— Серега для меня всегда был воплощением стиля — на его бег я мог смотреть бесконечно. Способный парень, многого мог достичь. Но, как часто бывает у талантливых людей, несобранный. Мог сорваться, нарушить режим. В конце концов, схватил язву и умер еще молодым человеком.

— А у вас испытания медными трубами были?
— Нет, я точно знал, что мне нужно. Была цель закрепиться в сборной, затем попасть на Олимпиаду в Мюнхен. Тренировки, тренировки, тренировки… Знаете, что главное в работе тренера? Давать нагрузки так, чтобы ученик работал с удовольствием. Это сложно, но у моего тренера получалось.
На Спартакиаде народов СССР 1971 года стал вторым, проиграл только Славе Скоморохову. Удивительный парень, слух потерял в детстве в результате осложнения после гриппа. Как мы любили шутить: “Скажешь Славе “дай” — не слышит. Скажешь “бери” — все понимает”. Кумир нашего поколения, чемпион Европы.
Между барьерами некоторые люди — как правило, с хорошими физическими данными и ростом под 190 — делают 13 шагов. Маленькие — 15. А есть те, кто бежит в 14, — универсалы, могут брать барьеры с любой ноги. Я этому так и не научился. Иначе с моего лучшего результата можно было бы смело сбросить 0,8 секунды. Бился-бился, без толку. Если в детстве не заложили, потом дело швах…
И потому я вначале бежал 13 шагов, а потом переходил на 15. Этот переход был очень болезненным. Легко было “поймать козла”, когда барьер не перешагиваешь, а перепрыгиваешь. Так и получилось на Спартакиаде.
Через год впервые победил на чемпионате Союза в Киеве с результатом 49,2.

— С такими секундами можно сражаться в финале Олимпиады.
— В том-то и дело, что до последнего не знал, поеду ли в Мюнхен. Виной — все та же травма паха.
Сделали с тренером последнюю тестовую тренировку — если бы почувствовал боль, об Олимпиаде, конечно, надо было забыть. Но пах молчал, и я понял: едем!
В Мюнхен прибыли накануне стартов и так же быстро, назавтра после финала, отправили домой. Не дали посмотреть Игры хоть одним глазком. А знаете почему?

— Теракт с израильтянами?
— Все прозаично. Нам давали талоны на питание, с которыми можно было пойти в столовую. У нас эти талончики аккуратно изъяли перед отлетом. С олимпийской сборной в Мюнхен прилетело невероятное количество комсомольских и партийных работников — и когда говорят, что в советское время все было чище, чем сейчас, я улыбаюсь…
В финале тогда Акии-Буа установил мировой рекорд — 47,82. Моя дорожка была рядом и я попал в его ритм. Бежал все время рядом, а он аккуратно молотил свои 13 шагов. Я-то забыл, что мне потом надо эту “швейную машинку” с 15 шагами делать. А может, ждал, что угандиец не выдержит своего же ураганного темпа — ведь год назад на предолимпийской неделе я у него выиграл. Но он потом в Штатах тренировался и там прибавил ошеломляюще.
А я как сбился, сразу оказался на последнем месте. Но успел выйти на шестое. В призы не попал бы в любом случае, даже если бы пробежал идеально. Британец Хемери, теперь уже экс-рекордсмен мира, взял бронзу с 48,52. Акии-Буа улучшил его мировой рекорд сразу на 0,8 секунды. С таким временем и сейчас можно становиться призером Олимпиады.

— В 1952-м, в год дебюта белорусов на Играх, Анатолий Юлин едва не принес первую олимпийскую медаль республике именно в вашей дисциплине.
— Занял четвертое место. Республиканский рекорд Юлина я побил на вузовских соревнованиях — на стадионе института физкультуры, изрядно замызганном. Анатолий Иванович давал мне потом дельные советы. Но он ростом меньше, бегал в 15 шагов.

— Но был боевым. Рассказывал мне, как полез в Хельсинки драться с американцем, который, как ему показалось, повел себя не так, с точки зрения советского человека.
— Он легко заводился. В принципе для спортсмена хорошее качество, но у меня оно отсутствовало. Впрочем, меня не надо было подгонять. Знаете, есть выражение: нам хлеба не надо, работу давай. Меня, наоборот, требовалось останавливать. Но все это до травм… Они когда появляются? Когда организм на пределе. Что-то начинает болеть, значит, сигнал. Мол, пограничная зона, дальше нельзя.
Помню, на Кубке Европы в Ницце вышли мы на разминку вместе со Стукаловым и Витей Мясниковым, неоднократным чемпионом СССР. Они в шиповках, а я в тапочках — и легко от них убегаю. Ставят два барьера, и я просто лечу — как из лука. А потом чувствую — тцик… До соревнований четыре дня было, врач Воробьев втирал мне мази. Вроде прошло. Вышел на старт — первые пять барьеров даже не заметил… И только подумал, что покажу фантастический результат, как в пахе…

— Тцик?
— Да. И все, конец фильма.

— Любому фильму нужны зрители, и, думаю, не ошибусь, если скажу, что в 1973-м за вашим бегом наблюдало рекордное количество болельщиков.
— Имеете в виду матч СССР — США на минском стадионе “Динамо”? О, такое забыть невозможно. Во-первых, событию придавали политическую подоплеку — мы обязаны были побить американцев. А уж если дома их принимали, так это стопроцентно.
Соперники так не парились и часто не привозили сильнейший состав. Но в Минск приехали лучшие. А дорожка на “Динамо” была битумная, у американцев глаза из орбит, когда ее увидели. Они не предполагали, что столкнутся с такой допотопностью в одном из самых крупных городов СССР.
Народу на трибунах уйма! Люди сидели везде, где возможно. Лидер американцев Болдинг бежал в том году на секунду быстрее, но я же перед своим зрителем!
Белорусов приветствовали особенно. Я на дорожку вышел, мурашки по коже, на трибуны смотрю — людское море. Как дали старт — не помню, только на 300 метрах понял, что американцы меня не достанут. Так хорошо перед своими бежалось…

— Лучший забег вашей жизни?
— Лучший — через год в Мюнхене, на матчевой встрече с немцами. Я тогда установил рекорд Союза — 49,02. Погода отличная, перед соревнованиями врезал сумасшедший дождь, все к черту залило. Но когда мы через полчаса вышли на разминку, этот океан воды куда-то делся.
А воздух какой был… Бежалось так легко, что даже на табло успел взглянуть в финальных клетках. Смотрю, а там 48 с чем-то. Если бы знал, что так хорошо иду, то ускорился пораньше. А так, получается, ни разу не удалось мне выйти из 49 секунд…

— От спорта остаются не только медали, но и честно заработанное. Квартира, например.
— Тогда мог получить ее в любой точке страны. Москва, Ленинград, не говоря о столицах союзных республик. Но я Гомель любил, там родители, друзья. В 1973-м дали однокомнатную, а после Игр в Монреале двухкомнатную. Я в этом плане был спокойным спортсменом, удобным.
Знаете, как бывает — “под квартиру” начинают жениться, прописывать тещу, сестер, братьев… И все воспринимают нормально — и с одной, и с другой стороны. А мне это казалось неприличным.

— Таким и должен быть идеальный советский спортсмен. Скажите, что вы еще и не пили.
— Мой организм алкоголь в принципе не переносит. Попал пару раз в ситуацию и понял: не мое. Не получаю от процесса удовольствия. Во время спортивной карьеры не пил даже пива.
У нас в сборной был Вася Хмелевский — тоже белорус, молотобоец, в Мюнхене взял бронзу. Вот был чемпион в этом деле. Дометался до того, что сел в тюрьму. На Новый год решил пошутить — видимо, находясь в веселом состоянии. Поджег бороду Деда Мороза. У человека тяжелые ожоги. Не знаю, жив ли Вася сейчас.
Мы с ним динамовцами были, мне сразу присвоили звание младшего лейтенанта. А потом пришла генеральская проверка и открылось, что таких людей, как я, в нашем обществе много. Во всех концах необъятной родины. Футболисты некоторые семь классов не закончили, а уже офицеры.
И вот нас всех собрали — минских динамовцев, тбилисских и прочих — и отправили в Саратовское общевойсковое военное училище. Учиться там надо три года, мы же прошли курс за 47 дней. А в конце на выпускные экзамены к нам приехал Лев Иванович Яшин. Подозреваю, это был дальновидный ход со стороны общества “Динамо”. Легендарный вратарь, на которого руководство училища смотрело с придыханием, не скрывал своего расположения к коллегам, отправленным в казармы. Ну как такого уважаемого человека огорчить? Экзамены, конечно, сдали все.

— Большой величиной в легкой атлетике был Валерий Борзов — двукратный олимпийский чемпион, белый спринтер, не оставивший в Мюнхене-72 шансов темнокожим атлетам.
— Борзов неординарный. Относился к спорту, как к науке. Его тренер Петровский тоже был таким. Меня удивляло, что у них всегда были официальные отношения. Мне мой тренер как отец родной, а у них все по полочкам, по зонам ответственности. И вообще все строилось очень правильно. Валера — вечный комсорг и делегат комсомольских конференций. Глядя на него, было понятно, что и после спорта он построит карьеру.
Наш Ромуальд Клим был его противоположностью. Везде, где появлялся, тут же образовывалась компания преданных слушателей всех его баек и историй.
Клим был легендой. Помню, приехали в Будапешт на соревнования — довольно незначительные. А он там возьми и установи мировой рекорд. На родине Дьюлы Живоцки — главного его противника. Я тогда еще горсть земли взял — из ямы, куда приземлился его молот.

— Как в ваше время было с допингом?
— До 1976 года в сборной Союза все это не носило систематического характера. Каждый полагался на себя. Но я знаю, что метатели ведрами ели неробол, способствующий наращиванию мышечной массы. Они и не скрывали. Некоторые делали манипуляции с кровью на высокогорье.

— Ну а вы?
— Во-первых, у нас не было специалиста, который этим занимался. Во-вторых, надо же еще убедить человека, что ему необходимо все это. А в-третьих, я ничего не употреблял бы, даже если бы мне приказали. Хотя, уверен, американцы пользовались, пользуются и будут пользоваться. Смотрите: самые известные спринтеры признаются в том, что употребляли допинг.

— Зачем, кстати, признаются?
— Не знаю, может, совесть замучила? Но я действительно не лукавлю — никогда в руках не держал этой отравы. Наверное, потому и выступал десять лет на одном уровне. А те, кто увлекался, сгорали за два-три сезона. Я тогда еще обратил внимание, что у восточных немцев на каждой Олимпиаде выступает новый состав. Наверное же, не случайно.
В нашей женской сборной были девушки, которые со временем начинали разговаривать мужскими голосами, у них растительность на лице появлялась. Но опять же речь о видах, где требовалась большая физическая сила. Помню, были на сборе в Сочи. Фаина Мельник бросала диск на стадионе. Пришли футболисты и начали бегать. Она их предупредила: ребята, вы лучше стартуйте отсюда, потому как снаряд летает и все может плохо закончиться. Те — ноль внимания. А Фаина девушка простая, подошла к одному из них, который поближе, и зарядила с правой в голову. Нокаут. Через три секунды футболистов как ветром сдуло.

— Самый одаренный спортсмен на вашей памяти?
— Сразу в голову приходит копьеметатель Янис Лусис. Латыш был в спорте почти 20 лет — для тех времен это невероятный срок. Выиграл полный комплект медалей на трех Играх. Французская “Экип” назвала его лучшим спортсменом середины 60-70-х.
Виктор Санеев был уникум. Сколько помню, всегда мучился с травмами. У прыгунов они хронические, и мне, если честно, было непонятно, зачем гробить здоровье, чтобы в старости иметь проблемы? Хотя в молодости об этом, конечно, не думаешь.
Не повезло Вите родиться в Грузии с такой фамилией. Там кланы, или “дзе” должно быть в конце, или “швили”. А он простой парень был. Долго просил “Волгу” — не давали. Когда, наконец, дали, то номер у него был 17-44 — в память о его мировом рекорде.

— А вам после бронзы Олимпиады-76 “Волгу” дали?
— Хотел, но не дали. Поставили на очередь. До сих пор стою.

— Вернемся в олимпийский Монреаль.
— Задача передо мной стояла конкретная — место не ниже третьего. В Монреаль прилетели за две недели, чтобы пройти акклиматизацию. Поселили нас в женский монастырь. Монашки еду готовили, мы жили в кельях по одному. Библия в каждом номере, койка, стул и все. Зато стадион был хорош — с тартановым покрытием.
После инцидента в Мюнхене в Монреале были приняты беспрецедентные меры безопасности — деревню обнесли забором высотой три с половиной метра, установили тьму пропускных пунктов, а все автобусы со спортсменами сопровождали автоматчики.
Талонов на питание уже не было, и в столовую можно было ходить в день хоть по десять раз. Даже вынести оттуда можно сколько тебе надо. Наши тренеры приехали с копеечными суточными и запасом сала. Но сколько его можно есть? Надоедает. Поэтому советский спортсмен брал с собой сумочку, набирал еды и выносил за стены Олимпийской деревни.
Сейчас понимаю, что только мы таким занимались — представители самой передовой страны мира. Но тогда это не казалось зазорным. Наоборот, твой долг — подкормить отечественных тренеров, родные ведь люди.

— Спортсменов ведь тоже только на Олимпиадах бесплатно кормили. На другие турниры надо было что-то везти.
— Помню, ехали на матч в Финляндию. А там сухой закон. Перед отъездом собрание: мол, ребята, надо показать лицо советского человека, везти ничего нельзя. Спиртное — не дай бог!
В Выборге начинают трясти таможенники. И тут же выставляют всю добытую водку в проход вдоль окна. Картина — коридор заставлен бутылками в два ряда. Начальник команды в шоке. Клянется, что в Москве устроит разбор полетов по полной программе. А в Финляндии, человек опытный, собирает нас снова: “Если у кого-то осталось, лучше принесите сами”. Ну, я тоже пришел, а у него в комнате сданная водка занимает квадрат два на два метра!
Потом возвращаюсь к ребятам, а они уже договариваются, где оставшуюся водку продать…

— Советский человек непобедим.
— Жизнь заставляла. Это ж какие нервы надо иметь, чтобы везти запрещенное и проходить таможню с невинными глазами. Хотя самые продвинутые и тут находили выход — просто отправляли посылки из-за рубежа домой и возвращались с легким сердцем.

— Монреаль подарил вам встречу с выдающимся Эдвином Мозесом. Он начал карьеру именно в Монреале, затем выиграл и в Лос-Анджелесе-84. Взял бронзу Сеула-88, дважды выиграл чемпионат мира, четырежды бил мировой рекорд…
— А главное его достижение состояло в том, что не проигрывал ни одного старта за десять лет — с 1977 года по 1987-й. Не представляю, как такое возможно. Впервые его увидел в Монреале — 20-летний американец в начале карьеры. Было очень жарко, бежалось трудно, хотя я выиграл оба старта перед финалом.
В предварительном забеге бежал по шестой дорожке, в полуфинальном — по седьмой, а в финале — по восьмой. В плавании все проще — показал лучший результат и в серединку. У нас такого нет. Честно говоря, не очень приятно быть ориентиром для всех. Сам-то не видишь, что за спиной.
Не знал, какую тактику выбрать в финале. То ли сразу по полной программе, но тогда можно на финише сдохнуть. Или беречь силы — и рисковать, что от тебя убегут и уже не догонишь. Решили с тренером, что вломлю со старта. Потом видел запись забега… 300 метров бежал первым и тащил всех за собой. Не знаю, какой был план у Мозеса, но в том забеге он установил мировой рекорд. Комментируя его, сказал, что его изумил какой-то сумасшедший русский, который с самого старта молотил так, что заставил всех бежать на максимуме.

— Как канадская публика?
— Контраст с Мюнхеном был разительный. В Германии нас чуть не на руках носили, а здесь встречали подчеркнуто холодно. Мозесу рукоплескал весь стадион, а когда Таня Казанкина выиграла дистанции 800 и 1500 метров, зрители молчали. Не знаю даже почему.

— Это стимулировало?
— Мне все равно было. Особенно на последних 100 метрах. Состояние — умер. Руки и ноги не поднимались и, что происходило вокруг, я мало понимал. После финиша глянул на табло — третий. Выдохнул — все нормально.
В этот раз нас оставили до конца Олимпиады. И самое сильное впечатление на меня произвела церемония закрытия. Нам сказали: “Ребята, все сами понимаете, на нас тут волками смотрят, возможны провокации. Так что на закрытие лучше не ходить”. Но я сразу понял, что пойду. Ну сколько раз можно такое увидеть?
Однако жизнь такая, что без курьезов никак. В самый торжественный момент, когда смыкались олимпийские кольца, на сцену выбегает абсолютно голый человек. И начинает куролесить. Прыгает, делает стойку, посылает всем привет. Нам сверху все видно, а полицейские внизу заметили его поздно. Так что мужик этот, оказавшийся потом музыкантом, успел показать серию гимнастических кульбитов, пока его не свинтили под смех стадиона.

— Здорово было бы побывать и на третьей Олимпиаде.
— Мне и самому хотелось. Но в 1977-м начал болеть ахилл. Сделал две операции, думал, можно восстановить, но все напрасно. Когда тренировка превращается в пытку, о каком результате речь? В 1980-м на чемпионате Союза вышел в финал, но отказался от участия. Победил Вася Архипенко, который стал вторым на Олимпиаде-80.
После того как закончил, у меня порвался ахилл и на здоровой ноге, которая никогда не болела. Доктор, делавший операцию, сказал, что там труха одна осталась. То есть отработал я свой потенциал в спорте. Надо было начинать новую жизнь.

— Это всегда сложно.
— Два года работал тренером, но понял, что не мое. Я тогда был капитаном, до этого мне все воинские звания автоматом присваивались. А когда закончил бегать, майорские погоны ждал 13 лет.

— Рассказывайте.
— Ну куда мне было идти? В милицию — должности нет. В пожарные — там своих хватало. И меня один знакомый полковник позвал работать в женскую колонию. Выхода не было. Три с половиной года был начальником отряда.

— Интересно?
— Необычно. При желании можно провести параллель с пионерским лагерем. Те же отряды, самодеятельность, жесткое расписание, уборки, построения.

— Только строятся не пионеры.
— Это в мужской колонии чувствуется, что сидят преступники. А в женщинах их не видишь. Тоже хватает убийц, но, как правило, они сводят счеты с допекшими их мужьями. Тяжелые истории. Ей дают восемь лет, а на свободе остаются трое детей.

— Мужчина — начальник в женской колонии — соблазн для заключенных.
— Были случаи. Кто-то пытался перейти на более близкие отношения. Но ты же знаешь, кто перед тобой. Несчастные люди, которые в любых ситуациях ищут для себя лучшей доли. Человек может приспособиться и выжить везде — подтверждение этому видел перед собой каждый день.
Потом ушел в управление, на руководящую работу. Закончил Высшую школу милиции, надо же было двигаться. Но закон жизни прост: если хочешь двигаться, нужно, чтобы тебя двигали. Редко человек делает карьеру без помощи. Хорошо, попался товарищ, которого тоже не сильно жаловали сверху. Из начальников РОВД его перевели в наш отдел, и он повысил меня на майорскую должность. Вскорости получил звездочку большую — уже не капитан, а старший офицер. А потом и на пенсию ушел.

— Мечта советского человека.
— Да. Затем много где работал. Даже в баскетбольном клубе “Спартак-Кондитер” начальником команды. Команда была знаменитая, привозила негров, и они всех обыгрывали. Ребята такие, за лозунги, как мы, не работают, только за деньги. Когда им пару раз зарплату не дали, быстренько отсюда и нарезали. Проект тот, может, и интересный был, но сырой. Все время приходилось искать деньги легионерам на зарплату. Одолжишь, но надо же отдавать…
Володя Веремеенко у нас играл, на него много клубов тогда нацеливалось. Видели, что необычайно одаренный игрок. Рад, что карьера у него состоялась и прошла в хороших командах.

— Своей жизнью вы довольны?
— Не совсем. Сын у меня инвалид, родовая травма. Ошибка врачей. Я в карьере никогда никакой гадости не употребил. Жена была стюардессой, летала много, но до определенного времени. Не повезло нам… Второго ребенка заводить побоялись. Наверное, зря. Но теперь можно что хочешь говорить. Поэтому не скажу, что жизнь удалась полностью. А может, все хорошо только в кино бывает?