Золотая гвардия. Три стола и все полные. Александр Анпилогов: с бандитизмом боролся, шпионом не стал

— Идеальная семерка гандболистов, с которыми приходилось играть?
— Вратарь Михаил Ищенко. Левый край Саша Каршакевич, правый — Юра Шевцов. Линейный Саша Рыманов. Разыгрывающий Володя Белов. Левый полусредний Володя Максимов, правый полусредний — Анпилогов.
Обосную. Саша и Юра — это темп, метеоры, ракеты… Они невероятно понимали друг друга и, главное, не работали на площадке, а играли. Макс, конечно, лучший полусредний с его диким прыжком и железной волей. Мог завести команду буквально парой фраз. Рыманов — человек с необыкновенным чувством мяча, бог линии. Белова могу заменить только на одного человека — Валеру Гассия. Валера — это пластика и бросок из любых положений. Он бывший десятиборец и мог делать, по сути, все. Белов же брал силой и дисциплиной. И еще он мне симпатичен. Честный и порядочный человек.

— Именно его и повязали как-то на таможне, влепив продолжительную дис- квалификацию. С валютой, кажется.
— Было такое, но он никого не сдал. Я в эти игры не играл. Потому что таможенники и кагэбэшники шерстили меня по полной программе. Не знаю почему.

— Обычно валюту в команде давали одному человеку.
— Так и было, но я никогда в общий котел не складывался. Если и рисковал, то один.

— Значит, все-таки возили.
— Возил… Просил пару раз ребят, чтобы мне доставали валюту, хотя, что интересно, меня никогда не шмонали, когда ехал туда. Только когда обратно.
В автобусе всегда занимал последний ряд — с Сашкой Каршакевичем. Во-первых, можно поспать, во-вторых, покурить. Саша тоже сигаретами баловался, а сзади форточка, если открыть, в салон дым не потянет. И вот как-то в одном немецком городке нам дали полтора часа на шопинг. Смотрим, идут наши руководители — с пакетами, откуда торчат дубленки… Спросил второго тренера сборной Юрия Ивановича Предеху: “За какие деньги приобрели, нам же суточные еще не выдавали? И вообще, вы же подполковник Советской армии, коммунист, какой даете нам пример?”

— А он?
— Секунд сорок не мог ничего ответить. А потом: “Знаете, Анпилогов, а ведь у вас плохие нормативы по ОФП!” И начал рассказывать, как это нездорово. А потом подсел в автобусе, мол, Саша, мы же 24 часа в сутки работаем, все делаем для ребят. “Ты ж не подумай, это не для нас, отдать другим людям, чтобы больше возможностей было у сборной…” Ну, я рассмеялся, конечно, представив, как Предеха или Евтушенко отдают кому-то дубленки, чтобы я играл в сборной СССР.

— Материально выгодно было играть за сборную?
— Считаю, у нас была хорошая зарплата. Но все познается в сравнении. На сборе в Эстонии к нам приехали депутаты Верховного Совета. Три дня смотрели, как тренируемся. А потом творческая встреча. Один депутат и спрашивает у меня: “Сколько получаешь?” — “350”. — “И за эти копейки так мучаешься? Я работаю за смену 4-5 часов — управляю шагающим экскаватором. Зарабатываю 1200 рублей. А над тобой тренеры эти, сам видел, издеваются три раза в день по два-три часа, ты еле живой из зала выползаешь и доволен?”

— Уверен, вам неоднократно предлагали поменять тбилисский ГПИ на другую команду.
— Постоянная тема. В 1979-м ЦСКА меня арестовывал. Приехал к нам военный полковник с нарядом милиции — отвезли в военкомат и заставили пройти медкомиссию. Прохожу первого врача, хирурга, — он меня бракует. У меня же одна почка отбита, на девять сантиметров ниже находится, чем вторая.

— Как так?
— Засадили по доброте душевной так, что оборвалась.

— Кто постарался?
— Ваши ребята, минские. Был у вас парень, такие “шашки” с опоры засаживал, мама не горюй. Леня Гуско. Он хороший парень, не специально у него, конечно, получилось. Игровой эпизод.
Оба колена мои были порезаны. Невропатолог зафиксировал пять сотрясений мозга. Нос сломали — пластику делали, на всю жизнь запомнил. Боль такая, будто кирпич завернули в газету “Пионерская правда” и что есть силы долбили по голове.
Челюсть в двух местах сломали — это со сборной Румынии играли. Турнир в Чехословакии, даю в отрыв Кравцову и сразу же получаю страшный удар. Ушел с площадки на своих ногах, но только после душа вспомнил, в какой стране нахожусь. Посмотрел на лампочку и подумал: “Завтра надо люстру купить! Значит, я в Чехословакии”.
Ночью плохо стало, в больницу увезли, каждый зуб стянули железной проволокой, наложили шины. Потом 28 дней мама дробила на мелкой терке мясо и через выбитый зуб кормила. Когда сняли все эти зажимы, первым делом пошел в ларек возле больницы, купил четыре сосиски, но съесть смог только одну. Челюсть не работала, рукой ей помогал.
В общем, после того медосмотра меня забраковали почти все врачи. Мол, парень не годен к строевой категорически. И тогда полковник как заорет: “Этот лось в сборной Союза играет, всех там лупит, управы нет, а вы его бракуете?!” Хорошо, как раз в то время вышло постановление, что спортсмены, готовящиеся к Олимпиаде, не могут призываться из своих клубов в ЦСКА. Получил отсрочку, но лучше было обезопаситься, и отец пошел по старым связям. В итоге меня забрали специальным набором в войска КГБ. В Тбилиси спрашивают: “На присягу на твоей машине поедем или на нашей?”

— Деловой подход, как-то сразу обнадеживает. У вас, конечно, была “Волга”.
— Купил в 22 года, тогда у меня и прав не было, за 9333 рубля. Когда первый раз заправил, полный бак обошелся в 4 рубля 60 копеек. Вот времена были, да?

— Сказочные. На присягу далеко ехать надо было?
— В горы, 250 километров. Но мне сразу дали понять, что это не очень-то и обязательно. “Ты ведь не скажешь, что не в части присягу принимал?” — “Конечно, нет”. Поехали в ресторан… А знаете, как меня в партию приняли?

— Тоже в ресторане?
— Там серьезнее. В комиссии — пять полковников и шесть генералов. И сам Инаури — шеф КГБ Закавказского военного округа. Первый вопрос был о каком-то там съезде Коммунистической партии, я только рот открыл, как Инаури говорит: “Погодите, это ерунда, ты нам, Саша, расскажи лучше, что у нас с грузинским гандболом?” — “Все хорошо будет, товарищ генерал. Только бы зал современный построить”. — “Сделаем. А лично вам что надо?” — “Хочу за своего отца попросить, инвалида Великой Отечественной. Давно стоит в очереди на машину. Пять лет назад был 96-й, сегодня — 285-й”.

— Еще одно грузинское чудо.
— Да, ветеранов с каждым годом почему-то становилось больше. Но машину папе все-таки дали. “Жигули” третьей модели.

— Гостеприимный Тбилиси добрым словом вспоминали все белорусы, там игравшие: Володя Жук, Володя Михута…
— Тбилиси — сказочный город. Впрочем, Минск не хуже. Все удивлялись, как так, Тучкин начал жить с Вовиной женой, а выгнали из команды почему-то Михуту. А Вова — очень хороший человек.
Саша Мосейкин вообще мой большой друг. Почти что жизнь мне спас. В 90-е я часто ездил на машине и однажды прошел в Бресте таможню и слышу, кто-то окликает. Смотрю — Мосейкин. Обнялись. Он и говорит: “Ты под колпаком, я знаю, что одна бригада за тобой наблюдает. Сделаем так: попрощаемся, разойдемся, сядем в свои машины и в договоренном месте я перекрою им дорогу. А ты гони…”
Так и получилось. Он их заблокировал, а я ушел. Могли ведь и машину забрать или вообще жизни лишить, времена были страшные. Тем более я тогда был не пенсионер, а еще полный сил человек, служивший до этого в органах.

— Похоже, служба в милиции была написана вашей семье на роду.
— А что было делать? Служить лучше, чем воровать. Когда сказал, что хочу повесить кроссовки на гвоздь, Александр Метревели — знаменитый теннисист, бывший тогда в Грузии зампредом по спорту, спросил: “А что ты умеешь делать? Ты же дурак! Иди работай по специальности инженером. 120 “рэ”. Или детским тренером. 70-80 “рэ”. Я по своей наивности думал, что меня пристроят хотя бы вторым тренером в команду мастеров. Ребята, правда, научили — пошел играть в мини-футбол с цеховиками. На деньги. Одна игра 25 рублей.

— И как?
— Один матч проиграл, отдал четвертной. А потом все время выигрывал, жить-то надо было. Полгода не работал.

— В 1986-м вам предлагали первый профессиональный контракт в советском гандболе.
— Была надежда, что отпустят в Германию. Хотел посмотреть на немецкий гандбол изнутри. Даже не из-за денег, из любопытства. Но меня тогда взял на работу министр МВД Грузии. Я проходил стажировку в ОБХСС — отделе борьбы с хищениями социалистической собственности. Так как имел диплом инженера-технолога.

— Положим, не самая родственная “расхищению” специальность.
— Так ничего особенного делать не надо было. Скажем, направляют тебя на предприятие, которое перевозит продукты. Приезжаешь, показываешь удостоверение, проходишь к директору. Тебя встречают, дают материалы, которые просишь. Сидишь, изучаешь — разумеется, с человеком, который в этом соображает.
А часа через два кто-то приходит: “Извините, вы неправильно запарковали машину. Дайте, пожалуйста, ключи”. Отдаешь, а когда возвращаешься, на твоей машине новые колеса. В багажнике две запаски и запчасти, начиная от карбюратора и заканчивая вентилятором. А на сиденье конверт.

— Идеальная республика.
— Была. Стажировка моя продлилась всего шесть месяцев. Мишу Коркия, олимпийского чемпиона Мюнхена по баскетболу, ставшего потом цеховиком, поймали на каких-то махинациях и упекли в тюрьму. После этого спортсменам запретили заниматься такими делами, как и работать в органах. Я, конечно, снова пошел к министру, мол, как так? А он: “Это не я, партия так решила”.
Я к заму первого секретаря ЦК Грузии — он был моим соседом. Жил этажом выше. Тот: “Саша, тема серьезная, и из-за тебя к первому я не пойду. Хочешь, устрою директором мясокомбината?” — “Ну уж нет, спасибо. Там воровать надо, а я не умею. Сяду, как Мишка Коркия. Чем меня будут ловить, лучше я буду ловить”. — “А вот это идея…” И я начал работать в тюрьме.

— ?
— Оперативная работа по заключенным в тюрьмах и СИЗО. Задача — выявлять и вербовать.

— Не самое хорошее место.
— Самое г…но, что есть в этом мире. Но и там работают люди. Как правило, милиционеры, которые на чем-то прокололись.
Параллельно поступил в тбилисский филиал Московской школы милиции. Понятно, я знал всех преподавателей и ни разу там не появился. Но если за что-то берусь, то делаю основательно. Пришел на кафедру: “Мне надо взять основное и за максимально короткое время!” — “А что нам за это будет?” — “После каждого занятия ресторан”. И мне рассказали все. Четырехлетнюю программу прошел за два месяца. А за это время в моей зоне создали отдельную зону для воров в законе. И меня поставили туда главным.

— Перевоспитывать?
— Это уже невозможно. Надо было получать информацию, и это у меня получалось. Был такой Александр Гуров — начальник 6-го отдела МВД СССР по борьбе с организованной преступностью и бандитизмом.

— Легендарная личность.
— Сильный человек. Приехал в Тбилиси, и, так как я был русскоговорящий грузин, хорошо знающий к тому времени криминальный мир республики, меня определили к нему в помощники. Три недели мотались по Грузии, и в конце он сказал: “Будешь работать у меня”. Так я стал замначальника 6-го Управления по борьбе с оргпреступностью и бандитизмом по Закавказью с непосредственным подчинением Москве.
Ах да, теперь о зарубежном контракте. Вначале позвонили из федерации гандбола СССР и сказали, что в порядке поощрения сделают заграничный контракт. Первый в истории советского гандбола. А накануне мы договорились с Гердом Бутцеком об условиях перехода в “Мильбертсхофен”. По нему выходило, что буду получать 200 тысяч марок в год, дом, машина — это официально. Неофициально — еще 250 тысяч.
Ну я и спрашиваю у звонящего из Москвы Александра Кожухова: “Сколько буду получать?” — “12 тысяч марок в год, плюс квартира и, возможно, машина”. — “Александр Борисович, подскажите, сколько в ФРГ получает уборщица?” — “При чем здесь это?” — “При том, что она зарабатывает примерно 25 тысяч марок, а у меня, как вы сказали, выдающегося спортсмена, будет в два раза меньше? Как такое может быть?” — “Хорошо, мы подумаем еще”.
Через сорок минут перезванивает: “Ладно, сколько ты хочешь?” — “Минимум 4 тысячи в месяц”. — “Саша, а что тогда останется нашим детям?” — “Александр Борисович, мне о своих детях думать надо в первую очередь…” Опять совещание, снова звонок: “Окончательное решение — две с половиной тысячи и квартира с машиной”. Я согласился, потому что неофициальную часть никто не отменял.
Назавтра вызывают в Тбилиси в ЦК партии. Захожу, там сидят мой сосед, еще какие-то люди и представитель КГБ. Тот сразу в карьер: “Так как вы действующий оперативный работник, то будете выполнять наши задания”. Представитель ЦК: “Подпишите бумагу, что все, что будете получать сверх контракта, обязуетесь сдавать в консульский отдел нашего посольства в ФРГ”. Спрашиваю: “Я что, Мата Хари? Если поймают, сколько я получу?” — “Ну, лет 12, наверное…” — “Вот ваши сани и езжайте сами. Никуда не поеду!” Тут мой сосед вскакивает: “Вот молодец, наш человек!” Пошли в ресторан…

— Вы должны были в тот день напиться до беспамятства…
— Обидно было, что всегда от кого-то зависишь. Помню, впервые выступил на партийном собрании в 1987 году. Распределяли талоны на еду. Мясо мы получали в нашем магазине, можно было сверх талонов купить еще два кило. Я встаю: “Знаете, меня в этой жизни учили так: ты работаешь и получаешь деньги. И за них могу купить все, что захочу. Мы что, живем в 1917 году, что вы премируете нас красными революционными шароварами?” Для меня это было дико.
В перестройку в Грузии все эти проблемы начались, а до этого снабжение было хорошим. Особенно если сравнивать с Россией. Как-то приехали на тур в Челябинск, а там в магазинах, кроме водки и березового сока, ничего нет. В ресторане кушали, простите, такое дерьмо… Я впервые в жизни видел мясо, которое невозможно разрезать ножом.
Пошли в какую-то “Малахитовую шкатулку”. Хорошо директором был армянин и мы нашли общий язык: “Ребята, сделаем, как для своих”. И нам приготовили пельмени с настоящим мясом…
В Тбилиси же в магазинах можно было встретить печень трески, мясо, колбасу “Докторскую”, за копченой, правда, надо было гоняться. Сельское хозяйство всегда было развитым, и, если кому-то в городе становилось скучно, родственники присылали из деревни кабанчика.
У нас вообще дружба — это святое. Однажды я спас жизнь одному человеку. Ударили ножом в сердце, а чтобы забрать его из колонии в больницу, нужно специальное разрешение, автозак, наряд… Целая процедура. Счет шел на секунды, и я приказал бойцам, чтобы они погрузили парня на носилки и бегом оттащили в больницу — через все кордоны. Я мог открыть любые двери.
Сам был на операции и видел, как перестал работать один из насосов. Хирург взял банку из- под майонеза и начал вычерпывать из тела кровь. Человека на моих глазах разрезали пополам, но он все-таки выжил. Оказался цеховиком и владельцем половины Кахетии. И потом каждый второй понедельник мне присылали продукты и фрукты. Он сидел в тюрьме, а его люди все делали. Потому что такое не забывается.

— За время этой опасной работы кого приобрели больше: друзей или врагов?
— Врагов вряд ли. Если человек нарушает закон, нужно отвечать. Я всегда говорил так: “Не могу заставить тебя не воровать у государства или у банка, но если обокрал простого человека, то ответишь вдвойне”.
Когда однажды был бунт в СИЗО, туда зашли только два человека: я и начальник уголовного розыска Тбилиси. Вдвоем против 60 смертников. Нас не тронули потому, что он был тех же принципов, как и я. Там сидели мои крестники, я их ловил, однако никогда не избивал, не издевался.
Воры в законе любили говорить: “Мы исполняем функцию государства”. Я отвечал, что это государство плохо выполняет свои функции. И если ты угнал машину у другого человека, то не тебе решать, достоин он ее или нет. И уж тем более не тебе решать, жить ему или нет.

— Изматывающая работа, наверное.
— Интересная. Я, кстати, принимал участие в аресте Звиада Гамсахурдиа. Спустя годы он стал президентом Грузии — и на его встречу с тбилисской интеллигенцией пригласили также олимпийских чемпионов. “Макаров” мой под мышкой висит, захожу, а его охрана — люди, которые у меня раньше работали. Начальник охраны встречает, проводит за стол, никто не проверяет, есть у меня оружие или нет.
Входит президент, а меня, как понимаете, видно, даже если сижу. “А ты что здесь делаешь? Кстати, я бы хотел встретиться с тобой…” — “А я с тобой не горю желанием встречаться”. Встал и ушел.
Потом он назначил министром внутренних дел своего человека, и тот попытался меня уволить. Но это было сделать сложно с моим московским подчинением. Разумеется, на нас стали давить административным ресурсом, забирать кабинеты, мебель. Стало понятно, что на этой работе перспективы у меня нет.
Полетел в Москву. Зашел к Гурову и рассказал о ситуации: “Может, мне в Россию перебраться?” — “Называй любой регион”. Я выбрал Ставропольский край. Вышел на улицу, иду по Арбату и встречаю Герда Бутцека. А надо сказать, что я был дружен с этим немецким агентом еще с 1976 года, когда он был студентом, учившимся в Москве.
Разговорились. Он сказал, что помог сделать операцию Саше Тучкину. Вот елки, мой друг помогает Тучкину. Видно, забыл, что мое здоровье тоже не железное — хожу на полусогнутых. “Саша, нет проблем, операцию сделает главный хирург футбольного клуба “Байер”, но она будет стоить денег. Пять тысяч марок”. И сразу выписал приглашения для получения визы в Германию — для меня и жены. Возвращаюсь к Гурову, так и так: отпустите на операцию? Отпустил. Хотя я со всех сторон был связан допусками и государственными секретами.
Приехал в Германию, Герд говорит: “Поможешь нашей команде? Мы на турнир в Голландию едем”. — “Да я три года мяч в руки не брал!” Но поехал, помог, заняли первое место. Он и говорит: “Давай я снова побеседую с “Мильбертсхофеном”, хотя б на год сделаем тебе контракт!”
Ситуация непонятная, мне еще операцию нужно сделать и не надо забывать, что 37 лет уже. Все решила жена, которая до этого никогда не была в Германии: “Саша, давай сделаем себе отпуск на год и поживем в нормальной стране”. Ну, давай.
Тренером в той команде был не кто иной, как Анатолий Николаевич Евтушенко. Юрий Климов, Валера Савко, Игорь Сазанков, Олег Гагин — тот мой контракт разделили на пятерых. В еврокубках можно было играть троим — из-за лимита легионеров. Я, по сути, только немножко и сыграл. Остальное время провел в Ландсхуте — городе, где сейчас живу, вместе с Юрием Климовым.
Там сделали вторую команду для подпитки “Мильбертсхофена”. Климов тренер, я играющий тренер. Юрий Михайлович — человек особенный. Когда он приходит на работу, сразу ищет новую — получше. Потом уехал в Россию, в Краснодарский край, где начали строить завод “Sanyo”. Знаменитая афера, не слышали?

— Нет.
— Там талантливые ребята собрались — проекты японцам показывали. Даже строящееся здание — не то, правда, совсем, какого-то другого завода, но инвесторам нравилось. Они и платили, до тех пор, пока не поняли, что все эти ямы под фундамент вместе с балками и стенами возводят только в их воображении.
Я все это время работал на месте Климова. Нравилось немцам, как я их тренирую. Хотя, если честно, всегда тянуло домой. 90-е годы были для грузин самыми сложными. Я маме помогал, сестре, практически всем родственникам, хоть по 50 долларов, но высылал. Там пенсия была 4 доллара. И когда обмолвился, что собираюсь вернуться, все в один голос сказали: “Ты что, мы же сдохнем без тебя! Живи в Германии!” Я и остался. В том числе ради сына, чтобы дать ему европейское образование.

— Хорошо вам там?
— Если бы здесь не жил, давно бы уже сгнил в могиле. Длинная история. Местная команда играла поначалу в пятой лиге, и за два года мы добрались до третьей. Догнали, таким образом, еще одну городскую команду из Ландсхута. Моя идея была в том, чтобы объединить два бюджета, сделать один клуб и бороться за вторую лигу. Спонсорам моего клуба идея понравилась, и она была вынесена на собрание игроков. Вторая команда согласилась стопроцентно, а наша отказалась. Так уж устроены люди… Каждый имеет свою маленькую кормушку и не желает терять даже то небольшое, что у него есть.
Тогда спонсоры сказали: “А зачем нам финансировать эту команду, если она не думает о повышении в классе?” Я согласился. А они сказали: “Саша, ты нам симпатичен, давай займешься с нами бизнесом”.

— Интересно.
— Я тоже так подумал. И начал ездить по командировкам. Торговля металлом, продукция сельского хозяйства с Украины, полезные ископаемые и антиквариат из Средней Азии, из Грузии картины художников и мебель. Потом немцам стало интересно строить в России.

— В Краснодарском крае?
— В Москве. Сидим как-то в приемной Лужкова. Рядом человек, который владеет сетью мебельных магазинов в Германии. У него большое и интересное предложение для мэра. И вдруг он поднимается: “Саша, уходим отсюда. Видишь тех людей? Это представители ИКЕА, с этим брендом я бороться не готов”.
Он поступает как истинный немец: взвешивает шансы, понимает, что противник сильнее, и не хочет проигрывать. Я изумлен: “Погоди, это Россия, немецкая логика тут отдыхает. Я русский и знаю, как решаются вопросы. Сам буду с Лужковым разговаривать. Поверь, меня он поймет лучше, чем этих шведов”. Но он наотрез — немец…
А потом, в 1999-м, мне пришло предложение пойти в бундеслигу, в “Вупперталь”. Команда стояла на вылет, но за пять месяцев поднялась на ноги. Помню, играли с “Лемго” Юры Шевцова. Нам так в первенстве СССР голову не отрывали — считай, всю игру отыграли впятером. Мафия непобедима, и страна не имеет значения.
Сказал Юре: “Извини, но дома вас отвозим”. — “Не сможешь”. — “Помажем” на ресторан?” — “Давай!” Первый тайм проиграли два мяча. А у меня правило: никто, кроме меня, в раздевалку не заходит. И вообще, ребята первые минуты должны посидеть в тишине, подумать. А тут залетает главный спонсор и давай всех поливать. Я ему: “Вы ничего не перепутали? Ваше место на трибуне. Выйдите вон, пожалуйста…” Он ни слова не промолвил и ушел. Потом Юра, как проигравший, повел меня в ресторан. А назавтра мне передали, что работаю лишь до конца сезона.

— Нельзя так со спонсорами.
— Люди должны уважать твою профессию. Она непростая, и только ты знаешь, как воздействовать на команду. А накачки я и в СССР видел, пользы от них ноль.
Ну ладно, я профессионал, доработаю до конца. Решалось в последней игре, останемся в бундеслиге или нет. Играем в Штутгарте. Перед матчем покупаю ящик пива и говорю команде: “Парни, сегодня хочу насладиться вашей игрой. Буду только сидеть и смотреть. Потому что вы играете отлично, я вами горжусь”. Соперника порвали как Тузик тряпку — вместе с болельщиками и судейством.
Команда на самом деле хорошая была. Разыгрывал Дагур Сигурдссон — нынешний тренер сборной Германии. Хороший гандболист и человек. Сказал, если Анпилогов уйдет, то и он тоже — из чувства протеста. Так и сделал.

— Исландец! А вы что потом?
— Начал работать агентом вместе с Бутцеком. Дал мне направление — футбол, баскетбол и гандбол. Весь бывший СССР, кроме Беларуси — он ею сам занимался. Надо сказать, с Максимовым отношения у него были очень плохими, а у меня наоборот, поэтому и поручил закрыть самую большую республику.
Была поставлена задача: найти спонсора сборной России. Поехал я в наше консульство в Бонне, меня там знают, попросил помочь. Подсказали фирму, которая хочет “сесть на трубу”. Для сборной нужно было шесть-семь миллионов долларов. “Если ты их к этой трубе привяжешь, считай, деньги у вас в кармане”.
Рванул в Москву к Максу. Тот показал пару человек, на которых вышел уже сам. В общем, получил я квоту на трубу, Максимов — деньги, а по контракту 25 процентов должно было остаться на фирме. Когда к Герду пришли эти деньги, я ему стал не нужен. Хотя ими мне можно было платить зарплату много лет. Но что поделать, хозяин — барин…
Поехал отдыхать в Грецию, встретил там старого товарища, бывшего баскетболиста, который стал специалистом в гандболе. Он поспособствовал приглашению меня на место главного тренера женской сборной. Под Олимпиаду-2004 в Афинах.

— Поворот.
— Это да, с женским гандболом я никогда не работал. Рванул в Россию, к Трефилову, мол, рассказывай суть. “Запомни главное: или ты живешь со всеми, или ни с кем”. Я глазами захлопал, но понял, что женский гандбол — это совсем другой вид спорта.
Греческий гандбол в то время представлял собой жалкое зрелище. Было несколько неплохих игроков, но им же надо расти в хорошем окружении. А где взять?

— Ехать к Максу.
— Другого выхода не было. “Салманыч, дай пять-шесть толковых девчонок, которые тебе и сборной не нужны”. Мне необходим был этот пашущий русский менталитет, который входит в избу и на скаку останавливает коня. Хорошо, нашли, поехали тренироваться.
Гречанки ничего оказались, потянулись за русскими и сборная начала подниматься. Через три месяца Средиземноморские игры. Встречаемся с кем-то из “югов”, проигрываем 26-56. Сижу убитый. А у греческих болельщиков карнавал. “Вы что, сумасшедшие?” — “Да мы им никогда больше четырех мячей не забрасывали!”
Потом потренировались еще и уже чисто одними гречанками поехали на “Челендж Кап” в Баку. Побеждаем сборные Израиля, Голландии и выходим на хозяев. Перед игрой ко мне приходят представители Европейской федерации гандбола: “Александр, у тебя такая классная команда, а у азербайджанцев столько затрат было. Надо им помочь…” — “Так помогайте!” — “В том-то и дело, что без тебя никак…”
В общем, понятно, к чему идет. Ладно, говорю, игру сдам, но вы мне за это… “Да что хочешь! Хочешь в “шестерку” на Европе?”

— Кто ж не хочет.
— Проиграли пару мячей. А потом, уже в финале, снова выходим на азербайджанок. В ночь перед игрой те же лица у меня в номере. “Ребята, ну сдам я вам игру, не парьтесь. Прошу об одном — не заставляйте судей отрывать нам голову”.
Как в стенку. Решили подстраховаться — и назавтра арбитры устраивают нам Сталинград. Мои девочки не устают садиться на скамейку, но азербайджанки все равно больше чем на три мяча оторваться не могут. Потом мне все надоедает, увожу команду с площадки. А трансляция-то идет в прямом эфире. Прибегают все: “Верни команду!” — “А вы судите нормально”. Вернулись, судьи поумерили пыл и мы сравняли. Идем нос в нос. Но я-то знаю, кого и когда убрать. Сижу спокойно.
А когда в конце нам снова начинают отрывать голову, меня пробивает на “псих”. Подхожу к судейскому столику и со всего маху бью бутылкой с водой. Вся бригада мокрая. Один я сухой.

— Хозяевам это вряд ли понравилось.
— После матча (мы проиграли два мяча) подходят двое. Примерно моего роста, но каждый в два раза шире в плечах. Аккуратно берут под руки и несут куда-то. Сделать ничего не могу, понимаю, что ребята серьезные.
Заносят меня в вип-бар, где сидит Ильхам Алиев, тогда президент НОКа Азербайджана. “Что вы сегодня за цирк устроили?” — “Вы же сами знаете, что у нас, кавказцев, главное — держать слово”. — “Верно”. — “Вот я его и держал, но зачем меня так позорить перед всеми? Сказал помогу — значит, помогу. А если нам нужно будет выиграть, мы это сделаем, уж поверьте”.
Короче, выпили мы по стакану коньяка, и Алиев спросил, как мне идея поработать со сборной Азербайджана. Мол, мы серьезно за спорт взялись. Вижу, говорю, но у меня с греками контракт до Олимпиады. А потом будет видно.
Через две недели их сборная приезжает к нам, играем отбор на чемпионат Европы. Заходят в номер два представителя их федерации. С саквояжем, набитым деньгами. “Ребята, это что?” — “Это за завтрашнюю игру”. — “Не возьму. Я слово дал вашему президенту, что вас обую, и это сделаю”. Обыграли их…
Но мафия есть мафия. Теперь уже греческая включилась. Взбунтовался мужской гандбол, они видят, что на глазах теряют кормушку. Начались задержки денег. Неоплата счетов, дело дошло до того, что я за свои средства оплачивал сбор для команды.
В группе были ваши белоруски. Им, конечно, проиграли. Я тогда еще обратил внимание, что в Греции судьи прессовали нас, а не белорусок. Потом пауза, полетел в Германию, семью увидеть. Там сердце забарахлило, пошел к врачу. Тот глянул кардиограмму: “Не вставать!” Приехала “скорая” и забрала в больницу.
Аритмия страшная. На десять ступенек подняться не могу, два раза останавливаюсь. Померили давление на правой руке — высокое, на левой давления вообще нет. 220 на 140, а там 60 на 40. Врач глаза тер, я, говорит, никогда такого не видел.
Когда обследовали, сказали, что аорта забита, кровь к голове не поступает. Лег на операцию, поставили стенты. Кровь пошла, начал нормально жить. Но о спорте сказали забыть раз и навсегда. Протез специальный в грудь поставили. Спросили: “У тебя там травмы не было?” Да у меня там сплошная травма. Когда на бросок идешь, защитники всегда в это место бьют.
Аритмию сейчас новым способом лечат. Мне раз пять останавливали сердце и потом снова заводили. Каждые три месяца делаю такую процедуру. Наркоз, ничего не чувствуешь. Только следы от дефибриллятора остаются.

— Выходит, теперь ведете жизнь пенсионера.
— Стараюсь им не быть. Слово не нравится. Помогаю ребятам то в одной команде, то в другой. Хочется друзьям помочь бизнес какой-то зарулить.

— С ребятами из сборной 70-80-х часто видитесь?
— Разве что переписываемся, по скайпу общаемся.

— Некоторых нет уже. Читал, что Юрий Лагутин травмировался на Играх в Монреале и умер спустя два года.
— У него была травма позвоночника и никто не мог установить диагноз. А был рак. Но даже не от него он умер — от прободной язвы. Прорвало желудок и не смогли спасти. Он был первым, кого мы потеряли.
Валера Гассий умер от рака легких. Там скорее генетическое, отец тоже из-за этого ушел. У Шипенко сердце не выдержало. У нас, спортсменов, от нагрузок оно гипертрофируется. И как будет себя вести после, никто не знает. Белов недавно умер, тоже, говорят, сердце…
Колобок наш — Володя Кравцов повесился. Слишком любил жену, а если она тебя предает, а затем так же делает дочка… Это очень тяжело. А когда потом приходишь в гандбол и там ты в качестве тренера никому не нужен, это труднее вдвойне.

— Чем Евтушенко занимается сейчас?
— Не знаю. Видел фотографии с какого-то его юбилея. Время идет, конечно, и ничего с этим поделать нельзя. Я и на себя в зеркало смотреть не хочу. Что уже остается — скорбеть за усопших и радоваться за живых. Радуюсь за Юру Шевцова. Миронович — жив-здоров?

— И неплохо выглядит.
— Рад за него, с его проблемами, с ногами, с замененными суставами.

— Заметили, что главные тренеры долго живут?
— Им несладко. С нами трудно: или обучить, как медведя на мотоцикле, или сделать сторонником, поменять менталитет. У моего сына неплохо получалось в гандболе. Но потом понял, что не хватает характера. Как ни старался, не сделал из него бойца.

— Не в гандболе счастье.
— Счастье — это когда есть три стола и все полные. Стол друзей, домашний стол и стол рабочий. И счастье не в деньгах, конечно же, не в их количестве. Счастье — быть полезным, быть на своем месте, знать, что тебя любят и ты любишь тоже.

— У вас, похоже, с этим проблем нет.
— Я тоже так думаю.