Поставил точку в феноменальной карьере самый титулованный арбитр Беларуси Алексей КУЛЬБАКОВ. Мы подробно рассказали о достижениях рефери ФИФА, обозначили его рекорды, вспомнили наиболее важные вехи. Сейчас просто беседуем с нашим героем “за жизнь”, лишь фрагментально касаемся некоторых статистических достижений, превзойти которые последователями будет крайне тяжело.

— Алексей, по количеству матчей на высшем уровне — а их 535 — вы значительно превзошли коллег по судейскому корпусу. Как относитесь к этому числу?

— А я значимости этих цифр не ощущаю. Понимаю, что много судил. Кстати, считаю не матчи, а количество проведенных сезонов. Если 23 года судишь высшую лигу, 19 сезонов ты рефери ФИФА, то это не просто много, это — вся жизнь. Ведь был еще период становления, когда постигал азы, судил игры первенства ЖКХ, района, детей, инвалидов, ветеранов и так далее.

— И какие самые памятные?

— Понятно, что это матчи Лиги чемпионов. Но вот какая штука. Со временем большие матчи пошли потоком, все время судишь и судишь. И в какой-то момент, когда в очередной раз выходишь на поле, ощущаешь дежавю. Ты в Дании, Нидерландах, Португалии — и такое ощущение, что все это уже было.

— Не чувствовалось новизны?

— Пожалуй. Все стабильно, по большому счету, повторяемо: большие арены, вечерние матчи, аншлаги… И это уже воспринимаешь как образ жизни, своеобразную рабочую рутину. Другое дело — дебютные игры. Скажем, я с гордостью вспоминаю, что меня приглашали на игры ребят с нарушениями слуха. Ребята не разговаривают, плохо слышат, и ты должен доносить информацию не словами, а эмоциями, жестами, чтобы понимали, а главное, доверяли тебе. Это такая школа была! 

— Для меня остается загадкой: как можно было стать судьей в шестнадцать лет?

— Все благодаря отцу, который играл в футбол на региональном уровне. Плюс организовывал городские, детские соревнования. Я вырос в футбольной среде. Мой дядя Виктор Иванович Короткевич, родной брат мамы, — знаменитый гомельский тренер, руководивший “Гомсельмашем”, “Локомотивом”.  Можно сказать, я жил на стадионе. Однажды подтолкнули к бровке: давай попробуй. И судейство как-то сразу легло на душу. Появилось ощущение: я должен этим заниматься.

— Кто были первыми наставниками?

— Отец, старшие коллеги, тренеры детских команд, завучи школ, бывшие судьи, инспекторы. В моем понимании это самые важные люди — те, кто стоит у истоков, кто подталкивает ребят к судейству, обучают их ключевым азам. Например, Андрей Аврамович Шалаев — человек, который в семьдесят лет вел все городские соревнования. У него не было компьютера, в маленьком блокнотике он каллиграфическим почерком записывал всю информацию. Обзванивал по телефону всех нас, распределял по играм. Возможно, не глубоко понимал судейство, зато был великолепным организатором. Учил пунктуальности, ответственности, порядочности, стабильности, дисциплине. Чтобы не разделяли матчи на важные и не очень, не выбирали их для себя. Если посылают за пятьсот километров, значит, так надо. И либо ты добросовестно выполняешь работу, либо занимаешься чем-то другим.

— Начинали судить, надо полагать, с флажком?

— Все так начинают. Но не могу сказать, что у меня это получалось хорошо. Все-таки судейство ассистентом на линии требует совершенно иного уровня концентрации. Очень трудно держать линию офсайда, видеть расположение игроков, поймать момент передачи. Когда идет встречное движение — это невероятно сложно. Мы сейчас спорные эпизоды по телевизору смотрим, делаем стоп-кадры, и не всегда можем определить, было положение “вне игры” или нет. А в матче решение надо принять моментально. И когда появилась возможность судить со свистком, с радостью распрощался с флажком.

— Что в судействе больше всего импонирует? То, что арбитр на поле главный?

— Вовсе нет. Нравилось постоянное общение с людьми. Причем с теми, кто заряжен на результат. Всегда присутствуют тонус, особое внимание к деталям, коммуникация. А я люблю общаться, всматриваться в людей, изучать их. Вот открываешь дверь, видишь человека и понимаешь, что лучше дверь закрыть, ибо с ним конструктивного диалога не получится. Когда перед игрой пожимаем друг другу руки, смотрю футболистам в глаза. Особенно если это первый наш контакт. Осознаешь, что с этим футболистом нужно так говорить, с другим иначе, а от третьего лучше дистанцироваться. На начальных этапах судейства мне это было очень интересно — с точки зрения психологических, философских настроек. Ты должен быть строгим и справедливым, но в то же время гибким, предупреждать конфликты.

— Эти качества у вас врожденные или как-то их развивали?

— На начальном этапе осознавал, что неизбежно случаются конфликты, что меня могут плохо воспринимать, раздражаться. Бывает так: арбитр только выходит на поле и уже чувствует какое-то недоверие со стороны команд. Что-то не так. Надо об этом думать, анализировать. Почему начинаешь разговаривать с футболистами — один огрызается, а другой нет? Постоянный поиск правильной коммуникации очень важен. Для меня это было ключевое умение. Постоянно думал и складывал пазлы: как сделать, чтобы на поле не было конфликтов. Понятно, если ошибаешься, принимаешь неверное решение, то люди раздражены. И важно понять, как выработать доверие игроков, тренеров, зрителей. С годами меняешься, взрослеешь, мудреешь. Поэтому в разные периоды общался с футболистами, образно говоря, на разных языках. Один интеллигентный — ты не сможешь разговаривать с ним чересчур твердо, а кто-то не поймет “господа, прошу на поле”, и здесь стоит употреблять совсем другую лексику. Поэтому надо вести игру и управлять ею так, чтобы: первое — не ошибаться, второе — не допускать конфликтов, третье — превратить игру в интересное действие, увлекательный спектакль.

— Всегда ли удавалось “прочитать” человека?

— Увы, нет. Случались огорчения. Понятно, что на протяжении жизненного пути мы сталкиваемся с хорошими людьми и плохими, честными и лицемерами, умными и глупыми, смелыми и трусами. Чаще все-таки с порядочными. Но навскидку не выделю такого, кто меня очень сильно разочаровал. Я живу футболом, понимаю, что этот человек — такой, а тот совсем другой. Воспринимаю как данность. Не скажу, что я невозмутимый человек, но умею профессионально контролировать свои эмоции, даже в самый напряженный момент. Мне кажется, это мой конек. Случается землетрясение, все вокруг рушится, и здесь приходит мое время — спокойно иду между падающими камнями.

— Возможно, это чувство помогает не принимать близко к сердцу негатив, который порой выливается на арбитра? У проигравшей стороны кто виноват? Конечно, судья.

— Да, так часто бывает. Но если окружить себя броней: мол, я всегда прав и никого не хочу слушать, быть эдаким пофигистом — это неправильно. Потому что зачастую люди правы. И если стадион тебе скандирует, значит, что-то не так, надо задуматься. Или кто-то искренне не согласен с твоим решением — это тоже подсказка. Иногда после игры люди свистят, что-то выкрикивают — всегда старался смотреть им в глаза. Что в них? Иногда искреннее раздражение, а порой просто досада, минутное озлобление, выплеск отрицательных эмоций.

— Если судейство не получилось, можете это трезво оценить?

— Безусловно.

— Затягивается ли в таких случаях процесс переживания? Или проснулся назавтра и все забыл?

— Ну что вы… После некоторых резонансных матчей расстройство растягивается на месяц. Пересматриваешь игру, видишь, где ты ошибся — и сердце леденеет. Причем это было не раз. Понимаешь, что из-за твоей ошибки пострадала целая команда. И переживаешь вместе с ней. Мне кажется, даже сильнее, чем футболисты. Честно.

Скажем, я судил переходный матч “Витебск” — “Днепр”. Не заметил игру рукой витеблянина в пределах штрафной, и из-за этого могилевчане опустились в дивизион ниже. Понятно, были еще повторный матч, голевые моменты, но в итоге вспоминают только эту руку. Я звонил, приносил извинения, и, думаю, они были приняты. Главное — у нас остались хорошие, уважительные отношения. Потому что люди видели, что ошибку переживал искренне, она травмировала меня.

— Забавные ситуации складывались в первых сезонах судейства в высшей лиге, когда многие игроки были старше вас, 25-летнего. Какие испытывали ощущения?

— У меня был стремительный стиль, я быстро бегал.

— То есть футболисты-спорщики догнать вас не могли?

— Ха-ха, точно. Тогда я больше убегал от конфликтов. Мне кажется, меня нормально воспринимали. Футболисты ведь всегда проверяют молодого судью. И если выдержал прессинг, если умеешь отвечать, то вообще не имеет значения, сколько тебе лет. Для меня гораздо любопытнее стало в конце карьеры, когда выходил на поле, а ко мне футболисты обращались по имени-отчеству. Понятно, это дань уважения, но чувствовал себя немножко старичком. (Смеется.)

— Множество матчей отработано на самом высоком уровне. Как бы вы их систематизировали по степени важности?

— Лига чемпионов — это космос. Любой человек — болельщик, журналист, фотокорреспондент, официальное лицо, игрок — все, кто побывал на матче Лиги чемпионов, значит, попал в открытый космос. Это то, к чему все мы стремимся, о чем мечтаем. Вершина. Желаю всем футболистам ставить именно эту цель — пробиться в Лигу чемпионов. Тогда поймете, что такое настоящий футбол.

Дальше — финалы национального чемпионата и Кубка страны. Золотые матчи с особым нервом, высочайшей ценностью победы. Всегда ощущаешь предстартовую дрожь — как и у футболистов. Финал — непредсказуемая игра, в ней может случиться все, что угодно. Хотя после таких матчей можно серьезно пострадать — ставки очень высоки. Либо ты на коне, либо будь готов к тому, что тебя на какое-то время забудут.

Отдельная веха — матчи национальных сборных. Они — гордость для каждой страны. Не зря УЕФА их, как и Лигу чемпионов, относит к категории “А”.

А еще мне очень нравилось участвовать в белорусском “класико”. Противостояние БАТЭ и минского “Динамо” было исключительно принципиальным и при любом результате заканчивалось для судей какими-то проблемами. Особенно в эпоху Чижа и Капского. Потрясающие игры — и по внутренней энергетике, и по уровню личностей, участвовавших в них. Классные были времена!

— Не обидно, что сейчас это все ушло в историю?

— Согласен, нынешние “класико” стали пресноватыми. Футбол немного изменился, как и исполнители. Но мне очень хочется верить, что этот период мы пройдем. Футбол — великая игра. Ни одно спортивное событие в мире не собирает такую аудиторию, такое количество обсуждений. Это огромная индустрия, серьезный бизнес. Потому что вызывает колоссальный интерес, море эмоций.

— Для судьи-международника знание английского языка — необходимость. Легко ли далось обучение?

— У меня было хорошее школьное и университетское образование, в том числе и по английскому. Никогда не пользовался помощью репетиторов. Дополнительно сам учил. У меня хороший английский, сносный польский, пытался учить итальянский, но не хватило терпения.

— Почему выбор пал именно на эти языки?

— По программе помощи детям Чернобыля в 1988-89 годах я находился в Польше, и на мальчишеский ум легко схватывал местный говор. Итальянским же увлекся, когда лечил травму и появилось много свободного времени.

— Ваши отец и мать бывшие спортсмены, преподаватели. Надо полагать, другого пути, кроме спорта, у вас в детстве и не было?

— Не сказал бы. Родители на меня никогда не давили. Я хорошо учился, много читал. Сам, не из-под палки. Когда ездили отдыхать в санаторий или лагерь, первым делом отправлялся записываться в библиотеку и запоем читал все, что там было. Литература, подвижные игры — мое советское детство. Одно время увлекся марками — собрал неплохую коллекцию. Пробовал музыцировать, потому что дома у нас стояло пианино. Старшая сестра закончила с золотой медалью музыкальную школу и с красным дипломом — математический факультет университета. Подобный универсализм, наверное, фишка нашей семьи. Родители не говорили, мол, должен пойти туда или туда. У нас с сестрой генетически было заложено: выбирайте любую дорогу в жизни, но будьте честными, добрыми, не лицемерьте. Это было самое главное.

— Люди по-разному попадают в футбол. А как получилось у вас?

— Я из футбольной семьи, поэтому разминуться с этой игрой не мог. Занимался у Виктора Ивановича Короткевича. Отец так торопился завести меня в секцию, что отдал в группу, где ребята были на год старше. Пулей вылетел оттуда, сказал, что не буду заниматься, ведь пацаны выглядят намного увереннее меня.

Кстати, вспоминается забавная история, характеризующая подход отца к моим способностям. Лет в пять-шесть я очень прилично играл в шашки. И папа повел меня к своему другу гроссмейстеру. “Посмотри, мне кажется, у сына есть способности”. Он мне: “Садись, Алексей. Быстро играешь?” — “Быстро”. — “Ну, значит быстро проиграешь”. Провели пару партий, я их, конечно же, проиграл. И он сказал папе: “Коля, обычный мальчик — успокойся”. (Смеется.)

— Как футболист Леша Кульбаков был каким?

— Да какой я игрок? В 14 лет серьезно сломал ногу. Играли в футбол, и парень сверху упал мне на ногу — сломал голеностоп и малую берцовую кость со смещением в трех местах. Долго лежал в гипсе, на вытяжке. Пока заново научился ходить, весь мой активный футбол и завершился. И перешел в судейство.

— То есть подтолкнула травма…

— Да. Если подобные сигналы воспринимаешь правильно, думаешь, что это куда-то тебя ведет, тогда движешься в верном направлении. Но ведь бывает и так: перед тобой открываются двери, а зачем-то ломишься в другие.

— Это крайне важно — понять, какую дверь открыть. Вам повезло?

— Без сомнений. Интуиция помогает мне и на футбольном поле, и в обыденной жизни принимать правильные решения. Я не сильный стратег, но в конкретной ситуации чутье выручает.

— Порой тренеры, недовольные арбитром, говорят: “Он не играл в футбол, поэтому не понимает духа игры”. Правы?

— Возможно. Футбол надо понимать. То, что судья не играл на каком-то уровне, это не главное. Ведь и многие тренеры подобным похвастать не могут. Посмотрите, какое подросло поколение 30-летних специалистов, тренирующих не только детей, но и серьезные команды. Ведь причин, по которым рано заканчивают играть, немало. Травмы, осознание того, что не обладаешь игроцкой одаренностью. Но ты понимаешь футбол, чувствуешь его, обожаешь — пожалуйста, занимайся.

— Почему тогда известные футболисты не становятся арбитрами?

— Во многом это происходит потому, что большие футболисты поздновато заканчивают карьеру. Судейство — совершенно другая специфика футбола. И им просто не хватит времени, чтобы, пройдя все судейские университеты, успеть добраться до уровня, на котором сами играли.

— Любопытная часть вашей биографии — судейство в чемпионатах Саудовской Аравии, Греции, Ливии.

— По ощущениям, это мои страны, мои чемпионаты. Там совершенно другой уровень эмоций, взаимоотношений. Футболисты чересчур темпераментные, горячие. У арбитра должно быть просто звериное чутье: как только что-то упустишь — сразу вспыхивает пожар. Нас часто приглашали туда судить, потому что получалось предупреждать конфликты. Белорусский чемпионат довольно академичный, у нас компактный футбол, не так много провокаций, и если возникает какая-то потасовка — это ЧП. А там это обыденность. Помню, перед игрой чемпионата Ливии выходим на разминку, а в центральном круге дерутся две команды. Стенка на стенку. Массажисты бьют сумками игроков. Драка возникла на ровном месте.

— И как вы их разняли?

— Да никак. Если начинают драться, то уже ничего не сделаешь. Они крайне обидчивые, поэтому нельзя пропускать мелочей и любыми способами  предупреждать конфликт. Нам доверяли, игроки нас слушали, зрители хорошо воспринимали, поэтому и часто туда приглашали.

— Как родились эти варианты, кто инициатор?

— В этих странах решающие матчи, как правило, проходят очень остро. Есть проблемы с местными судьями. Не из-за их уровня, а по причине отсутствия к ним доверия со стороны клубов. Поэтому зовут внешних специалистов, которые руководят судейством в своей стране, а те, в свою очередь, приглашают нейтральных арбитров. Чтобы чемпионат довести до конца. Иначе если не доверяют судьям, команды могут просто не выйти на поле. В Саудовскую Аравию нас “сосватал” Ховард Уэбб, в Грецию — Марк Клаттенбург, по линии УЕФА нас посылал Роберто Розетти. Было очень интересно. Нас считали экспертами по подобным горячим матчам.

— В судейской бригаде важную роль играет “химия”. Вашими ассистентами долгое время были Савицкий и Быков, а в последние годы — Жук и Маслянко. С кем работалось лучше?

— Мне было комфортно как с прежней бригадой, так и с нынешней. Самое важное — со всеми быть в очень хороших отношениях. Мое правило: если идешь с человеком по жизни, то до конца. Выбирать помощников только по профессиональным качествам — не совсем верно. Бригада — единое целое. Всякое бывает в нашей работе. И они ошибались, и я. Это общее упущение, ведь мы в одной лодке. Человеческие отношения для меня всегда важнее каких-то личных успехов. И если бы пришлось разменять товарища, скажем, на какой-то финальный турнир, то выбор очевиден — дружба превыше всего.

— Дмитрий Жук — сын известного белорусского арбитра Вадима Жука. В вашем становлении он сыграл какую роль?

— Еще до того как мы познакомились, о Вадиме Дмитриевиче я знал практически все. Он патриарх нашего судейства. Следил за его статистикой, знал, когда он судил на топ-турнирах, сколько показывал карточек. Счастлив, что судьба свела с ним. Он открытый человек, всем делился. Помню, прочитал в его интервью такую фразу: “Если в Беларуси появится футбольный арбитр, который дойдет до Лиги чемпионов, то я подарю ему свой свисток”.

— Подарил?

— Ха-ха, нет. У нас с Вадимом Дмитриевичем очень теплые, уважительные отношения. Желаю ему здоровья, к сожалению, проблем у него хватает.

— А вы не хотите, по примеру Жука, что-нибудь посулить молодым коллегам, чтобы был стимул дорасти до Лиги чемпионов?

— Пожалуй, стоит это сделать. Возможно, на судейский олимп взойдет кто-то даже не из действующих арбитров, а из увлеченных 18-20-летних ребят. Желаю попасть на этот высочайший уровень в любом статусе — в качестве главного судьи или ассистента. Сохраню и обязательно вручу такому коллеге свисток, который объездил со мной всю Европу.

 

— Замечательно! При анализе ваших матчей выявилась любопытная закономерность. Чем выше уровень команд, тем меньше вы выносили санкций. Неужели проявляли пиетет к грандам?

— Могу объяснить. Дело в том, что много карточек я раздавал не за разговоры, а за технические нарушения. Если играют команды ниже уровнем, гораздо больше брака, потерь мяча, и как следствие — идут срывы атак, за которые полагаются “горчичники”. Когда же встречаются элитные команды с игроками высокого уровня, они редко теряют мяч, и таких карточек значительно меньше. Я всегда умел выстраивать диалог с футболистами, избегал того, чтобы закрывать возможные проблемы коммуникации раздачей карточек налево и направо.

— Разве? Вспомним матч Лиги чемпионов “Севилья” — “Зальцбург”: девять желтых карточек, одна красная, четыре пенальти…

— Это аномальная игра. У меня за год, пожалуй, бывало меньше пенальти, чем случилось тогда, да еще в одном тайме. Абсолютно непредсказуемые события. Был еще матч с нестандартной драматургией “Аталанта” — “Манчестер Сити”. Во втором тайме удаляю за фол последней надежды вратаря, а у “Сити” уже произведены замены, и в ворота становится полевой игрок Кайл Уокер. Но обошлось без скандала со стороны британцев.

— Зато от представителей “Севильи” все-таки прилетело…

— Да, Иван Ракитич выступил: мол, только добегают соперники до штрафной, и сразу пенальти. Но сейчас в эпоху VAR очевидно, что все назначенные пенальти правильные. Потому как момент многократно пересматривается, анализируется.

— Был еще матч, в котором вы назначили пять пенальти. Рекорд в карьере?

— Точно. В полуфинале Кубка короля Саудовской Аравии играли “Аль-Хиляль” и “Аль-Раед”. Уникальный матч! Подобное может случиться раз в карьере. 

— И все пять одиннадцатиметровых выписали по делу?

— Конечно. Будь иначе, больше бы туда не приглашали.

— На ваш взгляд, VAR помогает арбитрам или, наоборот, мешает?

— Наши лучшие матчи были, когда VAR еще не было. Судим игры высочайшего уровня, дошли до Лиги чемпионов, и когда появился VAR, показалось, что теперь мы будем безупречны. Увы. Так сложилось, что из-за отсутствия опыта работы с этой системой, потому что ее нет в нашей стране, все белорусские судьи в работе с VAR чувствуют себя неуверенно. Там своя специфика, настройки, коммуникации. Когда с тобой общаются на родном языке — это одно, когда разговаривают португальцы, французы, и все это по ходу игры, пропадает живость, появляется некоторая скованность, которая на высочайшем уровне заметна. Полагаю, эта система будет меняться, совершенствоваться. Неспроста в некоторых странах VAR в нынешнем виде вызывает раздражение. Все видят, как с ним изменился футбол. Эмоции при праздновании голов стали другими — какими-то заторможенными. Люди радуются с оглядкой — а вдруг гол отменят. Но когда речь идет о больших финалах, эти нюансы никого не волнуют — все хотят справедливости. ФИФА и УЕФА каждый сезон дорабатывают методики, вносят новые схемы общения внутри бригады. Мы немного отстали от этого мира, остались в методическом прошлом. Можем сетовать, что футбол стал другим с VAR и, вероятно, без него можно обойтись. Но это реальность, с которой необходимо считаться. Пройдет какое-то время, и VAR появится в Беларуси. Это неизбежность, диктуемая временем. Технологический прогресс нас догонит.

— Футбол — консервативная игра, правила здесь редко подвергаются изменениям. Вам что-то хотелось бы поменять?

— Футбол имеет огромное влияние на молодежь, она подчас слепо копирует все, что происходит на поле. Сейчас очень много провокаций, симуляций, моббинга, когда большое количество игроков окружают судью и оказывают на него психологическое давление. Все это подрывает дух футбола, искренность. Не терплю проявления симуляции, не приемлю удары исподтишка, когда после контакта с воплями катаются по траве, дорисовывая тяжесть допущенного нарушения. Посмотрите на поведение игроков в регби. Здоровые мужики рубятся так, что искры летят, но у них заложена такая философия, что никто к арбитрам не апеллирует. В футболе же это стало нормой. Покрикивания, одергивания. Это не правила игры, но атмосферно я бы кое-что поменял. Хочется видеть футбол более мужественный.

— Перед прощальным матчем в Жодино волнение испытывали?

— Нет, чувствовал себя спокойно. Хотя, конечно, хотелось провести матч ровно, не ошибаться. Все прошло нормально. А вы в “Прессболе” и вовсе “десятку” мне поставили. Скажу откровенно, для меня последний матч был в Гомеле. То, что устроили зрители и команды, как стадион скандировал “Алексей Кульбаков” — для меня было потрясением. Получился самый яркий матч, который не судил. (Смеется.)

— Не рано ли закончили?

— Нет, считаю, своевременно. Бывает так: девяносто минут судья отработал хорошо и думает: сколько добавить — три стандартных или может еще минутку? И на 94+-й по закону подлости обязательно что-то случается. Поэтому вовремя завершить матч или карьеру — это искусство.

— Логичный вопрос: что дальше? Инспекторство или все-таки бизнес перетянет?

— Сейчас конкретных планов нет. Знаю, что седьмого сентября буду судить матч памяти Валентина Белькевича и Юрия Пудышева. То есть в футболе я точно остаюсь. Уже поступали предложения от телевидения выступать в качестве эксперта, но я их сразу отверг — обсуждать коллег для меня неприемлемо. Обязательно буду делиться опытом с молодыми арбитрами, постараюсь максимально помочь им, чтобы было кому подарить свой лигочемпионский свисток.

— Пройдут годы, и если внук спросит: “Чем, дедуля, гордишься из своей великолепной судейской карьеры, а о чем, может, сожалеешь?” — что ему ответите?

— Очень хотел попасть на Олимпийские игры. Я человек советского воспитания, а для нас это были особые соревнования. Помню, отец говорил: “Сынок, хорошо, если бы ты попал на Олимпиаду”. Не повезло. Но, может, мечта еще осуществится в другом статусе? Конечно, приятно, что семь раз признавался лучшим судьей страны, что провел рекордное количество матчей на высшем уровне, что работал в элитной группе судей УЕФА. Но не это главное. Закончить карьеру и получить тысячи звонков и сообщений с теплыми словами от коллег, футболистов, тренеров — вот что самое дорогое. Тебя ценят не за успехи в профессии, а за то, какой ты человек.

Александр ДОБРИЯН

ФОТО: Александр ДОБРИЯН, Александр СТАДУБ, Дмитрий СТЕПАНЕЦ, Александр ШИЧКО