Спартак Миронович: ни слова о гандболе

Не знаю, виной ли тому природная скромность этого Человека (именно так, с большой буквы, и отнюдь не только на том основании, что десять лет назад, в 1992 году, он был признан “Прессболом” Человеком года), который, как утверждают хорошо знающие его люди, никогда не бывает доволен собой, подлинная интеллигентность либо имеются какие-то другие скрытые от непосвященных глаз и не лежащие на поверхности причины, но факт остается фактом: о внегандбольной, назову так, жизни 64-летнего мэтра отечественного ручного мяча, создавшего не одну большую команду, болельщики практически не осведомлены…

— Спартак Петрович, откуда у вас такое редкое имя?

— От родителей. В те годы людям жилось трудно, поэтому они и придумывали детям необычные имена — Владлен, Октябрина, несколько наивно полагая, что это им как-то поможет в будущем. По-видимому, моя мама, прочитав произведение Раффаэлло Джованьоли, решила назвать меня в честь древнеримского гладиатора и главного героя книги. Удивительно, но было время, когда я несколько стеснялся собственного имени и просил, чтобы меня называли Сергеем… Потом, разумеется, смирился, понял, что не имя красит человека. Недаром гласит народная мудрость: “Хоть горшком назови, только в печь не ставь”.

— Может, в чемпионате СССР по футболу болели за московский “Спартак”? Имя-то обязывало…

— Нет. Пока жил на Украине, переживал за донецкий “Шахтер”. После переезда в Беларусь — только за минское “Динамо”. Благо со многими игроками той поры — Адамовым, Мустыгиным, Малофеевым — я знаком очень хорошо. К сожалению, никого из футболистов современного “Динамо” не знаю… И вообще, единственное “неудобство”, которое доставляло мне имя Спартак, было то, что друзья иногда в шутку называли Динамо Петровичем.

— Готовясь к беседе, с удивлением обнаружил, что вы родились на Урале. Мне почему-то казалось, что у вас украинские корни.

— Я действительно родился на Урале, в Магнитогорске, где до Великой Отечественной войны жили мои папа и мама. Наверное, поэтому наши восточные соседи мне постоянно говорят: “Ты же россиянин, давай возвращайся к нам”… Ну а после войны мать, несмотря на то что она детдомовская, захотела переехать на Украину, якобы на родину, и мы в полном составе (в семье, помимо меня, было еще трое детей) совершили вояж из Челябинской области в Донецкую — в село Ольгинка Ольгинского района. Потом я уехал в Беларусь учиться и остался здесь на долгие-долгие годы — видимо, навсегда.

— Говорят, воспоминания детства самые яркие, их человек хранит всю жизнь. У вас таковые имеются?

— Естественно. Правда, я по причине малолетства смутно помню магнитогорский этап моего детства. Хотя никогда, очевидно, не забуду, что мы, детвора, как-то не шибко боялись налетов фашистской авиации, воздушной тревоги и в бомбоубежище, пренебрегая приказами родителей, обычно не прятались, а, напротив, выходили на крыльцо какого-нибудь дома, рядом с которым играли. Бахвальство, конечно.

Украинский же период детства отложился в памяти достаточно четко. Как, впрочем, и сам переезд. Мы очень долго, неделю, наверное, путешествовали на поезде и везли нажитый на Урале “скарб” — несколько чемоданов. И быть может, потому, что появились в Ольгинке не с пустыми руками, нашу семью местные жители поначалу считали обеспеченной…

Невозможно забыть и жуткий голод сорок шестого или сорок седьмого года, буквально накрывший весь район. Люди питались чем попало, а ситуация усугублялась еще и тем, что жить на первых порах пришлось в землянке: в Магнитогорске у нас была пусть какая-никакая, но “квартира” — постройка барачного типа. Также до сей поры помню, как все радовались приходу весны. На улице становилось тепло, а главное — все вокруг начинало зеленеть, и это — лопухи, крапиву, лебеду — можно было кушать. Еще часто вспоминаются выдававшиеся в школах в качестве гуманитарной помощи американские гороховый суп и яичный порошок, из которого можно было приготовить замечательный омлет. Даже сегодня мне кажется, что ничего вкуснее, нежели тот суп и ту яичницу, я в жизни не ел…

А вот о какой-то самоотверженности, идее тогда, по-моему, никто особенно не задумывался. Поскольку люди элементарно старались выжить. Ходили, допустим, по вокзалам, доставали всеми правдами и неправдами уголь, чтобы хоть как-то протопить, обогреть собственное жилище.

— Вы обмолвились, что поначалу аборигены находили семью Мироновичей чуть ли не зажиточной. Сей факт не вызывал зависти у новоиспеченных соседей?

— Зажиточной — чересчур громко сказано. В Магнитогорске, повторюсь, мы жили в бараке, то есть имели крышу над головой, а по тем временам это уже считалось большим успехом… А то, что чемоданов (скорее, не чемоданов, а свертков, которые называют “клункамi”) везли много? Мне, мальчишке, довелось тащить на себе кое-что из багажа, поэтому так, скорее всего, просто казалось. Во всяком случае, примерно через год от “немеренного богатства” ничего не осталось… Да и, думаю, в то время действительно обеспеченных людей можно было пересчитать по пальцам. И жили они, конечно же, не в землянках и не в бараках.

Короче говоря, при самой бурной фантазии мое детство нельзя назвать радостным, поэтому и ярких, солнечных воспоминаний о той поре у меня практически не сохранилось. Зато до конца дней своих не забуду, как всем классом выходили на поле и собирали те крохи, что оставались после уборки кукурузы.

— Страшно не было? Ведь в сталинскую эпоху, если верить свидетельствам современников, запросто можно было угодить в тюрьму за пресловутые десять колосков…

— Говорю как на духу: я не помню, чтобы за колоски отправляли по этапу. Особенно детей. Ведь тогда пришлось бы садить за решетку целые семьи — тюрем не хватило бы. Люди, подчеркиваю, не жили, а выживали: питаться, согласитесь, чем-то нужно было. Посадить, наверное, могли лишь за то, что ты украл этих десять колосков, а не потому, что подобрал горсть-другую зерен пшеницы или кукурузы с земли.

— Мои родители рассказывали, что почти вся страна в прямом смысле слова умылась слезами от горя, когда по радио объявили о кончине Иосифа Сталина. А как лично вы восприняли смерть “лучшего друга физкультурников”?

— У меня было такое ощущение, что наступил, образно говоря, конец света; что существование целой страны, имя которой Советский Союз, не сегодня-завтра закончится. Честно. И хотя мы все, по крайней мере в Ольгинке, и так жили непонятно как — одинаково небогато, серо и безлично, со смертью вождя создалось такое впечатление, будто и нам осталось недолго ходить по этой бренной земле… Время, к счастью, расставило все по своим местам, хотя громкое заявление Хрущева с высокой трибуны о том, что Сталин как раз и являлся тем самым главным “врагом народа”, было воспринято большинством населения страны с возмущением. Потом, правда, народ быстро успокоился: факты — вещь упрямая.

— Не тяжело было расставаться с иллюзиями, что Сталин наряду с Лениным — “самый человечный человек”?

— Очень. Думаю, кончины Ленина и Сталина стали для советских людей серьезнейшим потрясением. Ведь что греха таить, они оба являлись для нашего народа настоящими идолами, богами, на которых и держалась страна. Страшно подумать, это какая вера была у советского человека во Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича, если даже дети могли пойти на любой подвиг или преступление с именем Ленина-Сталина на устах!.. Знаете, невзирая на то что в 1953 году, услышав по радио сообщение Левитана о смерти Сталина, не скрою, плакал, не стесняясь собственных слез, я сегодня являюсь ярым противником того режима, который был создан усилиями вождей в Советском Союзе, и не хотел бы, чтобы те времена вернулись в каком бы то ни было виде.

— С вашего позволения, оставим в стороне хрущевскую “оттепель”, брежневский “застой” и горбачевскую “перестройку” и обратимся к событиям 11-летней давности, когда в Вискулях Станислав Шушкевич, Борис Ельцин и Леонид Кравчук подписали договор об образовании СНГ. Хотелось бы узнать вашу точку зрения на Беловежское соглашение.

— Трудно дать однозначную оценку… Сразу после подписания договора мне почему-то подумалось: это соглашение временное, пройдет максимум несколько месяцев, и все вернется на круги своя — пошутили, дескать, три человека и будет. Уверен, большинство людей рассуждали аналогичным образом. Когда же стали срываться туры чемпионата СССР по гандболу, и на Играх-92 в Барселоне вместо главной мелодии страны в нашу честь звучал гимн Международного олимпийского комитета, осмыслил: все значительно серьезнее. И сегодня убежден, что возврата назад, к единому государству, к сожалению, не будет. Несмотря на то что сердце этого очень хочет, но голова прекрасно понимает: реставрация Союза невозможна… Хотя мечта такая, не скрою, есть. И очевидно, не у меня одного, а у всех людей, которые, как и я, не очень разбираются в политике. Скажу больше: если бы сегодня мы жили хотя бы с Россией в едином государстве, то гарантирую, что в сборной играли бы три-четыре белоруса, и эта команда наверняка брала бы первые места на чемпионатах мира, Европы и Олимпийских играх.

— Спартак Петрович, что держит специалиста такого уровня, как вы, у которого были и наверняка есть масса предложений из-за рубежа, в Беларуси?

— Причин несколько. Прежде всего я не люблю да и и не умею быть слабым, плакать в жилетку и чувствовать себя обязанным.

— Расшифруйте, пожалуйста.

— Первым из наших гандбольных тренеров уехал великий Анатолий Николаевич Евтушенко, а не минуло и года, как от его услуг посчитали за лучшее отказаться… Впрочем, это не основной повод. Мы все и подумать не могли, что станет со сборной Беларуси через несколько лет. Согласитесь, у нас в начале-середине 90-х была очень приличная команда, укомплектованная практически во всех линиях классными игроками. И я искренне надеялся, что нашей сборной по силам стать как минимум призером чемпионата континента. На деле, увы, это оказалось не так просто…

Во-вторых, мне не хотелось уезжать из Беларуси, удаляться от родных, близких, друзей, собаки, в конце концов, расставаться с тем укладом жизни, к которому привык. Испытывать душевный дискомфорт и ностальгию я не хочу даже за большие, по нашим меркам, деньги. Для меня куда-то уехать — хуже тюрьмы, честное слово.

В-третьих, я тогда испытывал проблемы со здоровьем, нужно было делать операцию, отсюда и моя фраза о том, что не собирался выглядеть слабым и быть кому-то обязанным. Это и стало главной причиной, почему я не уехал. Правда, мое же нежелание покидать Беларусь объяснялось исключительно патриотизмом Мироновича. Естественно, патриотизм тоже имел — и имеет! — место, да и не особенно я стремился за границу, видя, что все мои коллеги по тренерскому цеху, вкусившие “забугорных” хлебов, через год-полтора возвращались назад.

И, наконец, существовал языковой и возрастной барьер. Что тоже немаловажно. Хотя, откровенно говоря, иногда жалею, что сразу после Игр в Барселоне не уехал на несколько лет. Однако чего теперь сокрушаться — время вспять не повернешь.

Кроме того, не стоит забывать: на Западе золотая медаль чемпиона Олимпиады спортсмену необходима только для рекламы. Если же человек не играет, то она ему и для рекламы не нужна — там необходимо показывать результат. Причем ежедневно и ежечасно. Наглядный пример — Юра Шевцов. Он действительно классный специалист, был признан лучшим тренером Германии, но стоило ему однажды отступить с завоеванной позиции — и все, о нем практически забыли. А сколько, поверьте, тренерская работа забирает здоровья…

— Вы воспитали целое созвездие настоящих мастеров ручного мяча. А доводилось ли вам сталкиваться с черной неблагодарностью?

— Конечно же, да. Мне кажется, ни один тренер, особенно детский, не избежал подобной участи. И это связано не только с взаимоотношениями наставника и игрока, но и с нашим менталитетом. Что я имею в виду? Допустим, если в Средней Азии, на Кавказе старик — это уважаемый человек, аксакал, которого принято почитать и прислушиваться к его мнению, то у нас пожилых людей молодежь не больно, мягко говоря, уважает: в лучшем случае их просто пожалеют…

Однако я благодарен всем без исключения ученикам за то, что они стали очень хорошими спорт- сменами. Но периодически возникают такие ситуации, когда кто-нибудь из них начинает о чем-то переживать. О полученных травмах, о том, что вообще решил когда-то заниматься гандболом, и обвиняет в этом тренеров. Считаю, так вести себя — неправильно. Я, например, никогда не сказал ни одного плохого слова в адрес собственных наставников и относился к ним, как к родителям, с большим почтением.

— Ваша старшая дочь с мужем и сыновьями живет в Германии. Насколько регулярно удается навещать родных?

— Раньше было проще, поскольку сборная, клуб благодаря помощи вице-президента нашей федерации Герда Бутцека часто выезжали в Германию на турниры различного уровня. Сейчас, к сожалению, ситуация по ряду причин поменялась не в лучшую сторону. Так что видимся реже, чем хотелось бы. Тем не менее каждый год внуки с дочерью (а иногда — и с зятем) приезжают на лето в Минск. Моя супруга также старается при любой возможности — она, в отличие от меня, уже на пенсии, поэтому свободного времени достаточно много — навестить наших родных. Чтобы погостить и помочь в меру сил и возможностей. Не секрет, для бабушки повозиться с внуками и подсобить дочери по дому — огромная радость.

— Внуки русским хорошо владеют?

— Разумеется, для них родной язык — немецкий. На русском же разговаривают преимущественно с бабушкой и дедушкой. Правда, иногда возникают определенные трудности. Звоню как-то раз младшему внуку и спрашиваю: “Какой подарок тебе привезти на день рождения?” — “Я не могу назвать эту вещь по-русски”. — “Тогда спроси Максима, вероятно, он знает”.

— Вы довольны, что дочь живет в Германии? Может, ей было бы лучше в Беларуси?

— От добра добра не ищут. Если Наташе хорошо в Германии, то зачем, ей, спрашивается, менять устоявшийся и устраивающий ее уклад жизни.

— Знаю, недавно вы лишились верного друга — овчарки Идальго, которая была вам очень дорога и жила у вас много лет…

— Идальго действительно был для меня родным существом, и когда пес умирал на моих руках — это было такое большое горе, такая боль, что не передать словами… Да, я очень любил свою собаку, однако думаю, что очеловечивать животное все-таки нельзя.

— Эта привязанность к животным у вас с детства?

— Любовь приходит постепенно. В конце 80-х мне захотелось завести собаку, и вскоре после Олимпийских игр в Сеуле могилевчанин Валера Сидоренко, работавший тогда главным тренером ленинградской “Невы”, привез из Питера хорошего щенка. И с течением времени Идальго стал для меня, как я уже говорил, родным существом. Сейчас опять собираюсь завести собаку — снова немецкую овчарку. Дело в том, что я порой испытываю потребность в уединении, люблю побродить по лесу, подумать, а лучшего спутника для подобного рода прогулок, чем верный пес, не найти. Да и на даче с собакой веселее, хотя там всегда живности хватает. Летом, например, прибился котенок, который ходит за мной буквально по пятам.

— Говорят, животные тянутся к хорошим людям…

— …или человек — к хорошему животному.

— Похоже, вы любите “тихую” охоту. А как относитесь к “громкой”, к рыбалке, и какие у вас еще имеются увлечения?

— Я не сказал бы, что обожаю собирать грибы или ягоды. Просто люблю в одиночестве походить по лесу, особенно после крупных соревнований, дабы на свежем воздухе еще раз осмыслить и пережить произошедшее. И нескольких часов, максимум пару дней хватает (не будешь же, как отшельник, сидеть в лесу или на даче неделями), чтобы меня опять потянуло в эту тренерскую “кашу”: не туда бросаешь, не туда бежишь… Жизнь, короче говоря, заставляет делать то, чем занимался все сознательные годы. Поскольку уверен, что в одночасье человек не может очень круто изменить собственную судьбу, привычки.

Что же касается “громкой”, как вы выразились, охоты, то я нисколько не отрицаю такой вид досуга, но и к страстным поклонникам тоже не принадлежу. Здоровье сейчас не позволяет, да и рука вряд ли поднимется выстрелить в живое существо. Рыбалка? В молодости частенько ездил в Чаусы к Владимиру Николаевичу Шабунину, первому тренеру Юры Шевцова, чтобы вместе половить рыбу, а заодно и хорошо отдохнуть, но теперь отдалился и от этого увлечения. Видимо, годы сказываются…

Люблю также читать книги, смотреть телевизор. Думаю, это хобби присуще абсолютно всем людям. Единственное, сегодня уже не очень тянет к серьезным вещам типа Достоевского, хочется какого-нибудь легкого зрелища либо чтива, которые не напрягают мозги, а, напротив, позволяют расслабиться и по-настоящему отдохнуть. Благо добра этого по всем каналам хоть отбавляй.

— Спартак Петрович, на носу новогодние праздники. Что вы хотели бы пожелать читателям нашей газеты?

— В первую очередь терпимости. Я верю, что завтра будет лучше, чем сегодня. Нужно жить надеждой в хорошее и достойное каждого будущее, необходимо только немножко потерпеть. А еще хотелось бы, чтобы люди сердечнее относились друг к другу и не выплескивали негативные эмоции на окружающих. Ведь быть добрым — не значит быть слабым.