Приплыли...

Миргородские помещики, как известно, вдрызг разругались из-за того, что один назвал другого гусаком. И все пошло к черту! “Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица, а не гусак, еще бы можно было поправить. Но — все кончено!” — сожалел классик.
Персонажи минского сиквела слишком хорошо известны любезному читателю, чтобы их называть. Наш почтенный Иван Иванович — дуайен комментаторского корпуса, мэтр эфира, светило гарнитур и просто душа-человек! Недаром заслуженный деятель культуры, чьи заслуги на поприще культурной деятельности неоспоримы и многогранны. Обладая просветительским даром, всякий раз норовит дуайен, по заведенному им обыкновению, поделиться с аудиторией хоть какой-нибудь, да эксклюзивной информацией. В тот злополучный вечер прознал он откуда-то, что накануне игры на “Минск-Арене” потух свет и умолчать об этой оказии не смог, пустив в эфир не “шептуна”, а громко в голос. И вышло это у него так, что многие нашли здесь некую злокозненность и дурной умысел сорвать тренировочный процесс, что в наши времена трактуется если не приговором, то обвинением — как ни крути, а барьер на пути в вожделенный плей-офф. Наиболее впечатлительным воображение уже рисовало чью-то костлявую руку диверсанта-саботажника, тайно дорвавшуюся до рубильника. Но это, верно, кривые коммуникации виноваты в такой отвлеченно-культурной трактовке ситуации.
Чрезвычайно, говорят, был скандализован этими эфирными “разрешите доложить” наш Иван Никифорович — радушный и рачительный хозяин, талантливый организатор, человек глубоко государственный и просто хороший. Он лучше других знал, что во вверенном его попечению комплексе напрочь отсутствуют рубильники, а электричество подается строго-настрого и по графику…
Судьбе-интриганке было угодно в этот вечер свести их двоих — деятеля и организатора, представьте себе, в лифте. И что в нем между ними произошло — рядить не беремся, ибо нас там не стояло. В лифтах иногда черт знает что такое может твориться…
Достоянием гласности, однако, стало очередное “разрешите доложить” в виде письма в НОК, в котором Иван Иванович жалуется на Ивана Никифоровича, назвавшего его гусаком. Ну, то есть, не то чтобы прямо вот так гусаком, а только тут и Гоголь не решился бы воспроизвести дословно. Заслуженным и обиженным деятелям культуры это простительно, а мы не решимся. Такие эпитеты в эфире принято “запикивать”, а на письме передавать посредством архимедова числа “пи” — 3,14…
Для чего понадобился сей пиара дар и какова его ориентация, понять определенно затруднительно. Только способ выбран, воля ваша, в категориях чести, достоинства и дуэльного кодекса, кажется, не вполне традиционный. И главное, что теперь с этим письмом делать, решительно все затрудняются ответить. Впрочем, может статься, в виде гипотезы существует некая вероятность, что кто-нибудь в НОКе передаст его куда следует. А если в НОКе никто не передаст, то кто тогда передаст?..
Такие вот гоголи-моголи. “Скучно на этом свете, господа!” — закончил свою склочную повесть желчный Николай Васильевич. “Такова спортивная жизнь”, — в унисон гению скромно заключаем мы…