НеПРОФИЛЬный актив. Анатолий Длусский: милиционеры уходят, песни остаются

Впрочем, энергетика эта имеет влияние и на простых смертных — не раз был свидетелем того, как в сборных концертах Длусский буквально разрывал коллег, избалованных телеэкраном, удостаиваясь наибольшего шквала аплодисментов — самой очевидной награды за талант, труд и искренность того, что делает артист…

— Профессию, надо признать, ты избрал для нашей страны не самую коммерческую.
— Отвечу расхожим образом: это она меня выбрала. В детстве собирался быть космонавтом, но потом победили мамины гены — она ведь всю жизнь мечтала стать певицей. Хотя иногда хочется все бросить, но какой-то голос — будем надеяться, божий — внутри говорит, что этот крест надо нести до конца.
Тем более сейчас, когда в жизни все сложно. Словом, жечь сердца людей просто необходимо… Жаловаться на невнимание публики мне грешно: люди очень часто подходят в самых разных местах, даже на улице, и с трепетом говорят о том, что мои песни помогают им жить и находить ответы на многие вопросы. Они даже вынимают людей из петли — и такое бывало.
Когда понимаешь, что работаешь не для славы или корысти, а для куда более возвышенных целей, и служишь обществу, то все вчерашние сомнения становятся смешными. Каждый человек должен делать в жизни то, что у него получается лучше всего.

— Творческим людям всегда были характерны метания, долгие и утомительные поиски признания у своих же коллег…
— Это свойство нашей ментальности: чем меньше артист, тем более самовлюбленно он себя ведет. Расскажу один случай. На чемпионате мира по футболу среди артистов в Сочи один коллега мне говорит: “Старик, ты же сам понимаешь, у нас в команде только две звезды — ты да я”. А потом подходит еще один и спрашивает: “Слушай, чего тебе эта бездарь втирала? Ну ты же понимаешь, что в нашей команде только две звезды…”
В театре есть что-то похожее, но это явление не имеет таких гротескных форм, как на эстраде.

— Замечу, это говорит человек, знающий дело и два десятка лет проработавший в юмористическом театре “Христофор”…
— “Христофор” дал мне многое. Еще будучи молодым я участвовал во многих бардовских фестивалях и различных творческих конкурсах и побеждал там потому, что актер всегда будет выглядеть выигрышнее человека, который просто перебирает струны гитары и поет.
Приятно, что в 1989 году стал лауреатом проходившего в Москве конкурса актерской песни имени Андрея Миронова — человека, многогранным талантом которого искренне восхищаюсь до сих пор. Вообще для актера очень важна возможность общаться с коллегами — в том числе из других республик бывшего СССР.
В Минске одно время были в большом почете творческие посиделки с актерами, приезжавшими на гастроли. После спектаклей мы организовывали дружеские ужины, выступали там со своими номерами. И после одного такого концерта Александр Ширвиндт предложил мне поехать в Москву и попробовать силы в Театре сатиры.

— А ты?
— А я даже не представлял, что можно так просто взять и попасть в театр, где играют практически классики. Ада Роговцева звала в Киев, в театр Леси Украинки. С этим связана забавная история, которую, пожалуй, стоит рассказать.
Ада Николаевна пришла на наши посиделки после концерта, с охапкой цветов, довольная, но уставшая. И понятно, что ею постепенно овладело желание отправиться отдыхать в гостиницу. Надо сказать, меня в наших маленьких концертах всегда оставляли “на закуску”. И вот когда Роговцева поднялась и, извинившись, начала со всеми прощаться, Зинаида Броварская, народная артистка БССР, удивленно спросила: “Так вы что, и Толичека нашего не послушаете?”
Наша гостья хоть и очень интеллигентно, но довольно твердо все же выразила желание удалиться, высказав при этом большое сожаление по поводу невозможности лицезреть Толичека: “Может, в другой раз?” Но Броварская настаивала…
Надо сказать, Толичек все это слушал и в его голове роились всякие подходящие для такого момента переживания. И когда наконец он появился на эстраде, то выступал с особой экспрессией, и после второй песни Роговцева подошла к нему и бросила к ногам все свои цветы. Потом она мне сказала, что ей захотелось сделать все именно так, потому что ничего подобного она не видела.

— Удивительные бывают моменты, когда можно изменить свой жизненный уклад…
— У нас всех, как мне кажется, какая-то заниженная самооценка. Нет у белорусов такого чувства, что весь мир готов распахнуть им свои объятья. Хотя, может, это чисто мое субъективное мнение…
Я мог и в Париже остаться — еще в 1987-м, когда отправился туда на фестиваль шансона от СССР. Находился там 30 дней и чувствовал себя абсолютно счастливым и свободным человеком, что в то время было для советского гражданина явлением почти фантастическим. О родине вспомнил только на шестые сутки пребывания в Париже, немножко взгрустнул и написал “Натали”.
Париж — великолепный город. Гулял по нему сутками, и мои коллеги удивлялись, что я всегда угадывал: вот за этим углом будет фонтан, а за тем — большая лестница. Мне казалось, я уже когда-то жил в этом городе… Наш эмигрант, владелец фабрики, видел все это и уговаривал: не улетай в Союз, художник должен творить именно там, где ему легко и комфортно…
Дочка шейха в Арабских Эмиратах, когда мы там выступали с театром, просила остаться — влюбилась в меня. Причем, как ни странно, ее отец был не против. И Женя Крыжановский, художественный руководитель “Христофора”, очень долго рассказывал об этом в своих интервью: мол, если бы Длусский вел себя нормально, то мы были бы уже приближенными к арабскому шейху со всеми вытекающими отсюда последствиями…

— А почему не женился?
— Так я в нашу женщину был влюблен…

— Ааа…
— Знаешь, вспомнилось, когда я поступил в театральный институт, в нашу аудиторию зашел секретарь и спросил: “А кто из вас Длусский?”. Ко мне никогда персонально не обращались при таком большом стечении народа, и потому я, насторожившись, отозвался только со второго раза. И тогда всей аудитории было объявлено: “Ребята, Толя Длусский закончил школу с золотой медалью!” Новость тут же утонула во взрыве хохота. В самом деле, трудно представить, что мог делать золотой медалист в театральном…

— На три курса старше тебя учился будущий худрук и кандидат в президенты Евгений Крыжановский. Это нормально, что люди искусства иногда подаются в политику?
— Мне кажется, что сначала это была игра: для артиста естественно желание гореть, мелькать и светиться. Для этого годятся любые способы. И, я думаю, он решил повалять дурака, а тут как-то все и пошло. Актеры, они ж как дети — искренне верят в то, что делают. И он тоже подумал, что все это по-настоящему…
Вообще, с “Христофором” у меня связаны исключительно приятные воспоминания. Помню, на вешалке, стоявшей у входа в гримерку, не хватало места для пальто знакомых, которые не могли достать билет на представление и раздевались у меня. По тем временам мы творили удивительные вещи и просто не выезжали из Москвы, Питера и Киева.

— А подальше нельзя было?
— Юмор — вещь довольно специфическая и имеет ярко выраженную национальную окраску, природу которой иностранцы просто не понимают. “Здравствуй, Маша. — Я не Маша, а Даша” — юмор такого уровня веселит западного зрителя, хотя для нас он примитивен. За границей мы триумфально проехали по нашим воинским частям в Восточной Германии, где дали просто фантастическое число концертов — выступали практически с утра до глубокой ночи, потому что в армии юмор любят особенно.

— Каким главным качеством, по-твоему, должен обладать актер?
— Самоиронией. Для меня идеальными артистами являются Евстигнеев с Леоновым: глядя на них, никогда не скажешь, что это артисты. Понравилось, как Джигарханян однажды признался: “Только сейчас начинаю понимать, что это за профессия такая — актер”. Это ремесло, которое надо постигать всю жизнь. Разумеется, у актера должен быть божий дар, потому что выучиться на великого артиста невозможно.

— Многих тренеров тоже сравнивают с режиссерами…
— Совершенно верно: хорошим театр будет только тогда, когда у него хороший режиссер. Когда актеры знают, чего он хочет, и он может все это объяснить в доступной форме, когда все процессы, в нем происходящие, держит в своих руках. Но за режиссером, как и за тренером, пойдут только тогда, когда будут верить в его профессиональные качества.
Мне кажется, очень ярко эта сила притяжения была выражена у раннего Малофеева — времен чемпионского состава 82-го года.
Никогда с ним не встречался, не знаю, как он ведет тренировки, но видел, какой колоссальный заряд энергии Эдуард Васильевич посылает своим футболистам во время игры. Он горит, переживает, постоянно отправляет экспансивные “мессиджи” игрокам, и это их заводит. Человек — живое существо, и ему необходима эмоциональная подпитка, каким бы профессионалом он ни был.

— Длусский, пожалуй, единственный белорусский артист, посетивший огромное количество турниров самого высокого ранга по различным видам спорта. Чем объяснишь такую свою популярность среди спортсменов.
— Может, нескромно об этом говорить, но многие считают меня человеком, приносящим удачу. Впервые выехал с биатлонистами на чемпионат мира в словенскую Поклюку, провел два концерта, и наши завоевали две серебряные медали. “Нафтану” надо было выиграть кубковый матч у “Шахтера”, и Игорь Ковалевич пригласил меня в команду. Как он сам сказал, по чьей-то рекомендации. Я дал концерт, и они победили.
Работал с БАТЭ времен Пунтуса. А ему меня посоветовали гимнастки — я их знаю еще с тех времен, когда главным тренером была Галина Крыленко. Девчонок провожал на клубный чемпионат мира в Японию. Они очень хотели, чтобы поехал с ними, но, как говорится в том анекдоте, у артиста были елки…
У меня написаны песни о десятке видов спорта, а если о каком-то вдруг нет, то, наверное, скоро появится. Был на чествовании, посвященном 30-летию минского СКА, и председатель федерации Владимир Коноплев, внимательно прослушав мой спортивный цикл, выразил резонное желание когда-нибудь услышать песню и о гандболе, к которому, кстати, питаю самую искреннюю любовь.
Но вообще-то песни нельзя ставить на поток и писать их по заказу. Если у тебя лежит душа, есть эмоции, то все получится…
Знаешь, как у меня родилась песня о дзюдо? Поехал с ребятами на чемпионат мира в Мюнхен и все время доставал их вопросами, касающимися самых разных нюансов борьбы. В Германии набросал припев:
А в дзюдо только до, только до: До конца, до крови, до боли…
Потом вернулся в Минск, написал песню и исполнил ее Володе Япринцеву — тогдашнему председателю федерации. Он пришел в такой восторг, что потащил меня на вокзал, откуда наша сборная уезжала на Универсиаду.
Справа от входа есть такой закуточек, там стояли ребята и девчата с провожавшими их родственниками. Я расчехлил гитару и начал петь. Володя держал листок с текстом, потому что слова я еще не запомнил. Нетрудно предположить, что очень скоро вокруг нас образовался круг людей, который благодаря подходившим пассажирам увеличивался.
И вот в кульминационный момент, когда я, согласно драматургии сюжета, пою о последних секундах схватки белоруса и японца, на струны моей гитары ложится чья-то ладонь. Даже глаза боюсь поднять, потому что понимаю: сделать это мог только человек не совсем адекватный. Но выхода нет: поднимаю и вижу прыщавого милиционера, который выдает тираду следующего содержания: “Вы что, другого места не могли найти, чтобы деньги зарабатывать?”
Он не видит, как сзади от толпы отделяются несколько самых крепких дзюдоистов и не спеша направляются к нам. Мне стало боязно за милиционера, потому что его уже надо было реально защищать от людей, которые пришли выяснить, зачем он убил песню. Закончилось все тем, что милиционер ушел, а песню я исполнил на бис…
Слово материально. Когда спел в Поклюке о том, как наши в эстафете обходят норвежцев и выигрывают медаль, на следующий день в эстафете все получилось именно так: Рыженков обошел норвежца и, упав на финише, принес нам серебро. Мне потом Света Парамыгина рассказала, что первые слова Олега были: “Это медаль Длусского…”
Юра Пудышев не может спокойно мои песни слушать, его всегда на слезу пробивает. Говорит: “Толяшка, ты все мои раны разбередил…”

— Братьям Глебам, слыхал, твое творчество тоже нравится…
— Я был в Дюссельдорфе, когда “молодежка” Пунтуса пыталась пробиться на Олимпиаду. Так вот братья поначалу не могли понять, что за мужик с ними поехал. Но когда я дал концерт и они после этого выиграли первый матч у итальянцев, Саша спросил: “А где можно взять ваш диск?” Я ему подарил, и он на игры ездил с наушниками и слушал мои песни.
А потом румынский судья нас засудил, и команда потеряла шанс попасть на Игры. В гостинице у всех транс. Состояние жуткое. Ко мне подошел Глеб-старший и попросил, чтобы заглянул к нему в номер и спел для команды. Ребята сели вокруг, я спросил: “С какой песни начать?” И они в один голос сказали: “Белая Русь!”
После этого случая я не верю, что нашим спортсменам, особенно молодым, не хватает патриотизма. Он был, есть и никуда не денется…
А затем мы летели назад, приземлились, и я помню, как молчал телефон у Пунтуса, который до этого просто разрывался. Был только один звонок — от жены, и тогда я подумал, как справедлива пословица о том, что у победы много отцов, а поражение — мать-одиночка…
Знаешь, эти поездки и встречи позволили сформировать собственный лист предпочтений среди тренеров и спортсменов — иногда можно только посмотреть, как человек общается в коллективе, и становится понятно, на своем месте он находится или нет, уважают его коллеги и спортсмены, или это так, пассажир на время.
Очень мощной харизмой обладает Володя Япринцев — говорю это не потому, что мы с ним со временем сдружились, а потому, что он действительно притягивает к себе людей. Я очень хотел бы, чтобы он до конца раскрыл свои организаторские способности. Володя и талантлив, и профессионален, и необыкновенно артистичен одновременно. А еще он мне нравится за то, что всерьез верит: если бы я с детства занялся борьбой, то мог достичь в ней значительных успехов.
У меня, кстати, два сына занимаются дзюдо, не очень долго — меньше года, но я этому чертовски рад. В городе они ходили на тренировки через пень колоду, а когда уехали летом в спортивный лагерь, где приходилось вставать в семь утра и заниматься три раза в день, то поначалу их это повергло в шок, но затем понравилось, потому что так закаляется мужской характер.
В этом я вижу конкретную пользу спорта, дающего детям верные ориентиры. Особенно если попадается тонкий и вдумчивый тренер.
Но вообще я за шумных наставников, которые зажигают, передают свои эмоции. Наши спортсмены часто бывают “млявымi” — иного слова не подберешь. В единоборствах это целая проблема. Белорусского атлета надо разозлить, чтобы он начал бороться с соперником в реальную силу.
Очень часто спортсмены примерно одинаково оснащены технически и физически тоже находятся в схожих кондициях, однако неизменно побеждает тот, кто крепче духом. И моя задача как артиста этот дух поднять. Хочется донести вещи, которые как-то стираются в сознании из-за многолетних тренировок и соревнований.
Атлет, выходя на ковер, должен знать, что за ним его страна, его двор, его мама, отец, любимая девушка. Что все, что он делает, — это для них, для конкретных людей, которые им гордятся, любят его…
Помню футбол Беларусь — Италия. Как все ожидали этого праздника, ехали на “Динамо” со всей страны. Я пел перед матчем, потом пошел в ложу и замер там в предвкушении грандиозного футбольного спектакля. У меня аж мурашки по коже бегали, когда слышал дыхание стадиона. Я думал о том, какие же счастливые люди эти наши футболисты, потому что посмотреть на них приходит 30 тысяч человек.
Вначале все кричали, а потом… Игры нет, все как-то затихает, наступает пауза, которую нарушает чей-то крик: “Да играйте же вы!!! Чего мы сюда пришли? За что деньги платили?”
И вот тогда у меня родилась строка для песни, которую я вложил в уста тренера: “Если матч отдадим, мы себе не простим, нас народ не поймет…”
Я к чему это говорю? Ведь спортсмен в отличие от артиста не за себя сражается, а за страну — у него есть уникальная возможность стать героем нации, поймать тот миг, когда для 10 миллионов людей он будет мессией. Мне кажется, пережить этот момент стремится любой амбициозный человек, но у спортсменов шансов все-таки больше.
Правда, победы у них тоже как-то классифицируются. Не раз замечал, что люди выигрывают чемпионаты миры, но чей-то успех всегда воспринимается острее, ему почему-то больше радуешься…

— Например.
— Ну вот Саша Герасименя — она победила на чемпионате мира по плаванию, что само по себе чрезвычайно почетно, особенно учитывая дистанцию и наши довольно скромные традиции в этом популярном во всем мире виде спорта. И все же для меня эта девушка стоит в особом ряду. Во-первых, она красивая, во-вторых, хрупкая, в-третьих, у нее абсолютно легкий и незвездный характер — общаться с Сашей одно удовольствие. Поэтому лично для меня Александра именно тот человек, с которого можно лепить кумира для детей. Потому что кумир — это не только победитель, но и светлый человек, и к нему неизбежно тянутся люди.
Не скрою, я — ценитель женской красоты и посему не могу не упомянуть и Лену Ткаченко, с которой участвовал в бессчетном количестве концертов. Она тоже обладает не только очаровательной внешностью, но и харизмой. Читаю интервью Лены в СМИ и не вижу той усталости от жизни, которая присутствует у многих спортсменов, закончивших карьеру. Они, как правило, живут воспоминаниями о старых временах и, кажется, уже потеряли веру в то, что могут покорить новые высоты. А у Лены этот кураж есть, и она блестяще овладела мастерством актера, так что моей коллеге только респект…
Хорошая девушка Даша Домрачева. За ней приятно наблюдать, за нее интересно болеть, у нее очень глубокий внутренний мир, где есть борьба, эмоции, переживания…
Вообще, я безумно люблю женщин. Они — самое прекрасное на этой земле. Все наши победы и достижения мы бросаем к их ногам. И мужчина именно такой, какая рядом с ним женщина. Поэтому у меня так много песен адресовано Светланам, Наташам, Александрам, Ольгам, Мариям, Анастасиям… Как-нибудь систематизирую эти песни и выпущу диск, посвященный женщинам.
Если говорить о мужской составляющей нашего спорта, то мне импонирует Виктор Гончаренко. Симпатична манера его общения — он говорит просто, но каждое его слово понятно и ложится точно в цель. А главное, что он спокоен.
Впрочем, меня поразило другое — когда на закрытии футбольного сезона Виктор попросил, чтобы я исполнил песню. Обычный пул — это четыре-пять песен, но Виктор удивил, заказав другую — о милиционере, спасшем заложников. Называется “Герой”.
Кстати, мне симпатичен Штанге. В моем представлении это такой правильный немец, который искренне пытался привить нашим игрокам европейское отношение не только к футболу, но и к жизни. Одни только его спевки перед тренировками чего стоили. Штанге ментально не очень понятен был местным специалистам, и, наверное, поэтому его многие недолюбливали. Но мне нравится, что в белорусский спорт интегрируются немецкие, канадские, финские, сербские тренеры — от этого нашим спортсменам будет только польза.
Я вообще за интеграцию, в том числе спорта и музыки. И обязуюсь написать еще не одну песню о наших славных парнях и девчонках, которые даже в это трудное время дают нам поводы для того, чтобы чувствовать себя счастливыми людьми…