Старый знакомый. Александр Зыскунов: я не немец

В 1995 году Александр Борисов предоставил ему шанс в национальной сборной. Участие в квалификационном раунде чемпионата Европы-97 в Македонии оказалось удачным: белорусы завоевали путевку в следующий этап. Затем наш герой пошел по стопам более старших товарищей, открывших для себя баскетбольную Америку. Правда, больших успехов там не снискал — помешала серьезная травма, да и полностью адаптироваться в новой обстановке толком не получилось. Вернулся в Европу, поиграл в нескольких странах. Однако в 2005-м прочно осел в Германии. Оттуда снова отозвался на призыв в национальную сборную — через десять лет! Там и провел прощальный матч в профессиональной лиге. И хотя за продолжительный немецкий отрезок карьеры обзавелся гражданством этой страны — клуб был заинтересован избавить центрового от легионерского статуса, — бросил житейский якорь в Карлсруэ, настоящим бюргером себя не чувствует. И в последнее время все чаще наведывается в родной Минск, где по-прежнему проживают родители. И обязательно посещает баскетбольные матчи. На одном из которых и угодил под обстрел вопросов корреспондента “ПБ”.

— В участившихся приездах на родину виновата ностальгия, или для этого есть иные причины?
— Одиннадцать лет живу в Германии, а полноценным немцем так и не стал. Поэтому можно говорить и о ностальгии. К тому же родители все чаще подводят к мысли, что неплохо бы вернуться в Беларусь. Не знаю. Рассматриваю варианты. Возможно, это и произойдет.

— А чем после ухода из спорта занят в Германии?
— Тружусь в ирландской фирме, которая занимается одеждой. Сейчас она открывает сеть новых магазинов. Порядка тридцати. Во всех крупных городах строит большие пятиэтажные магазины, захватывает рынок. Я ведь когда-то закончил в Минске нархоз, и в Америке образование было связано с менеджментом. Вот и пошел по этой стезе. Но все равно спорт не отпускает. Многие, уходя из него, все обрубают: ну да, играл когда-то. Как-то встречались с однокашниками — я учился в спортивном классе. И нам преподаватели задали вопрос: “Кто до сих пор связан со спортом, или чьи дети занимаются баскетболом?” Лишь единицы ответили утвердительно. У меня так не получается. В Карлсруэ играю в непрофессиональной лиге. Пару раз в неделю хожу на тренировки, по выходным проводим матчи. Да и когда приезжаю в Минск, обязательно поддерживаю форму с кем-нибудь. Сейчас вот с ребятами из “Цмокаў”.

— Немецкий на уровне?
— Без этого нельзя — не получишь хорошего рабочего места. Когда играл, в команде в основном общались по-английски. Потом же пришлось капитально засесть за язык — почти два года этому посвятил. Плюс закончил десятимесячные экономические курсы. Нужно было освежить в памяти университетские знания — ведь пока играл, многое подзабылось. Тем более что немецкая экономическая система не такая, как в Америке.

— И на какой ниве готов применить знания на родине?
— Еще не определился. Смотрю, какая дверь может передо мной открыться. Пока таких вариантов, за которые бы уцепился, не вижу. Если появятся, почему бы не вернуться? У меня есть где жить, кое-что заработал — на жизнь хватит. Нет такого, что я бесповоротно оторвался от родины, там пристроился и на все плевать. Знаю, где вырос, кто меня воспитал. Нет пренебрежения к нашим реалиям. Говорю от души. Если появится интересная работа, не вижу причин, по которым не мог бы вернуться. Ведь приобрел европейский опыт — и профессиональный, и житейский.
Что привлекает? Многое. Скажем, мог бы работать спортивным менеджером или детским тренером. А может, телекомментатором — к этому тоже есть какая-то предрасположенность. Возможно, на начальном этапе наиболее реальным был бы такой вариант: днем работать менеджером, а по вечерам тренировать детей. В Карлсруэ часто приглашают на мастер-классы. Город небольшой, меня многие знают. С удовольствием вожусь с детворой. Хотя должен сказать, что заполучить работу тренера там совсем не просто. Много работает балканцев: хорватов, сербов, боснийцев. Если один появляется, вскоре их диаспора начинает стремительно расширяться. К примеру, в местной команде экс-югославы генеральный менеджер, тренеры, водитель и даже повар. Полный комплект — все свои. Постороннему туда втиснуться практически нереально. Баскетбольная школа у них действительно хорошая, что тут говорить. А еще в Германии в почете американские баскетболисты. Они на первом месте среди иностранцев. Скажем, в первой лиге могут играть шесть немцев и шесть легионеров, а во второй из легионеров — только американцы. Знаю, многие белорусские ребята хотят туда попасть — уровень лиги довольно высокий и условия хорошие, но не могут из-за регламента.

— У тебя есть диплом тренера?
— За свою жизнь столько просидел за партой, получил столько дипломов — складировать некуда. (Смеется.) А тренерского нет. Я ведь институт физкультуры не заканчивал. Придется пойти на курсы, снова засесть за учебники. Век живи — век учись.

— Американский период вспоминаешь с какими чувствами?
— С двойственными. В плане образования — нет вопросов. Хотя в Германии американский диплом не особо ценится — давай немецкий! Столкнулся с этим, когда устраивался на работу.
А вот что касается непосредственно баскетбола… Тогда учиться в Штатах было круто. Но времена меняются, на многое смотришь по-другому. Если бы выбор предстояло делать сейчас, лучше поехал бы в европейский клуб. Американский баскетбол — специфический. Если ты “большой” — тебя сразу суют под кольцо: давай, толкайся там. А со здоровыми черными ребятами это делать крайне тяжело. Там все по- другому. Мне кажется, европейцу в молодом возрасте базу лучше заложить дома. Сейчас в НБА едут ребята с европейской манерой игры. И смотрятся здорово. Возьмите латвийца Порзингиса из “Нью-Йорка”. Рост два одиннадцать, а бросает “трехи” не хуже “малышей”. Вышел на дугу, кто его накроет? А если бы играл в американском университете, уверен, ему бы никто так не позволил действовать. Сказали бы: “У нас есть парень с ростом 180 — он бросает трехочковые. Твое же место под щитом, работай на подборы”. А он же худой, его мгновенно затрут.
По большому счету, у меня в Штатах не получилось. Травма помешала нормально сыграть, смазалось общее впечатление. Да и с университетом не угадал. Нью-Йорк, конечно, город хороший, все стремятся туда. Но я в мегаполисе чувствовал себя немного не в своей тарелке. Тяжеловато было. Один, без семьи, никого не знаешь. Нью-Йорк меня морально придавил. Сейчас периодически езжу в Москву — чувства те же. Я не человек огромного города, мне в нем некомфортно. Заходишь в метро, там дышать нечем, стоишь в вагоне на одной ноге. Город — каменные джунгли. Нет, это не мое. Я больше люблю прикосновения с природой.

— Что тебе по душе в размеренном немецком укладе жизни, а чего, возможно, не хватает?
— Нравится стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Что бы ни случилось, знаешь, что ниже определенного уровня жизни не опустишься. Медицинское обслуживание обеспечено. Но у немцев сейчас не все так шоколадно, как лет двадцать назад, когда они плавали, будто сыр в масле. С работой стало трудновато. Во многом это связано с притоком беженцев. Они не работают, болтаются без дела по улицам. В центр города выходишь — там их тьма. Мужчин не трогают, а к немкам иногда пристают. Скажу честно: неприятно. Мне кажется, Германия, пристроив столько беженцев, стала видоизменяться не в лучшую сторону. Хотя многие говорят: “А почему нет? Посмотрите на Америку, где уживаются многие нации. И страна нормально живет, процветает”. Не знаю, может, они по-своему правы. В Германии рождаемость низкая, коренное население постоянно уменьшается. Вот и впускают мигрантов, чтобы грязную работу делали: убирали, мыли, стригли газоны. Немцы предпочитают белую рубашку, “Мерседес”, офис.

— Семьей обзавелся?
— У меня там сын Рихард, ему пять лет. Высокий — пошел в папу. Уже 130 сантиметров. Думаю, вырастет большим.

— Хочешь, чтобы тоже был баскетболистом?
— Главное, чтобы был хорошим человеком. Немецкое воспитание немного отличается от нашего. Там стремятся, чтобы мальчик был мягкий, лояльный, дипломатичный, неконфликтный. Что-то даже женственное в них есть. У нас мужчины более мужественные.

— Приезжая в Беларусь, замечаешь перемены?
— Безусловно. За последние лет пять Минск сильно изменился. Построили много зданий, гостиниц — особенно к чемпионату мира по хоккею. Красавица “Минск-Арена”, где выступают “Цмокi”. Когда мы играли, что у нас было? Только Дворец спорта. “Цмокi” и базу отличную создали. Пусть не семимильными шагами, но двигаемся. Особенно в женском баскетболе. Девчонки молодцы! Второй раз пробиться на Олимпиаду — это дорогого стоит. Конечно, всегда хочется большего. Чтобы в регионах строились универсальные игровые залы, а не только ледовые арены. В глубинке талантливых ребят, самородков немало, нужно только дать им возможность себя проявить. Может, на местах не хватает квалифицированных тренеров — надо помочь федерации из столицы. Чтобы развивалась баскетбольная инфраструктура не только в Минске, но и в регионах.

— У тебя случаются ностальгические минуты, когда вспоминаются эпизоды игровой карьеры — в той же сборной Беларуси?
— Бывает. Мне повезло. Попал в сборную в восемнадцать лет в компанию к зубрам. Грищук был в самом соку — 30-32 года, капитан. Играли еще Якубенко, Желудок, Сатыров. Мастера! Команда высокая — семь человек за два метра ростом. Намечалась смена поколений, некоторые ребята уехали за границу, и для нас, молодых, открылось окно в сборную. Помню, поехали тогда на отборочный раунд чемпионата Европы в Македонию. На автобусе. В пути провели почти трое суток. Казалось бы, крайне неудобно. Черт его знает, как-то не обращали мы тогда внимания на подобные трудности. Было весело.

— Кто в сборной для тебя служил образцом для подражания, примером?
— Очень нравилось, как играли Грищук, Дайнеко, Бойдаков. Но похожим быть на кого-то не хотелось. У нас тогда выстрелила хорошая плеяда молодых ребят. Куль, Кривонос, Кузьмин, Пынтиков — 1975 года рождения, Мещеряков — 76-го, Коженец и я — 77-го, Лашкевич, Коршук, Алексеев, Хаменя — 78-го, Кучинский — 79-го. Все выпускники РУОРа, воспитанники незабвенного Михаила Алексеевича Тайца.

— Некоторые из партнеров до сих пор играют — Кузьмин, Лашкевич, Ульянко, Кудрявцев. Как тебе такое долголетие?
— Если здоровье есть, почему не играть? Наверняка срабатывает и финансовый фактор. Знали бы ребята, что на тренерской работе зарабатывали бы примерно столько же, не играли бы до сорока. Но ведь ситуация такова, что разница в оплате весьма существенная. Вот парни, даже если что-то и побаливает, терпят, стараются максимально продлить игровую карьеру. Прекрасно их понимаю: надо кормить семью. Но, как и везде в жизни, в какой-то момент все заканчивается. Одни в статусе олимпийского чемпиона уходят, другие без громких побед. Вон Чарльз Баркли: какая звезда, а ведь в НБА ничего так и не выиграл.

— В твоем характере превалирует оптимизм или пессимизм?
— Однозначно я по натуре оптимист. Бывают, наверное, как и у всех, отдельные дни, когда пропадает настроение, накрывает хандра. Но это не надолго. С верой в лучшее жить легче. Когда на окружающее смотришь с пессимизмом, негативная энергетика поглощает, да еще и передается близким тебе людям. А я им желаю только добра и светлых мыслей.