Золотая гвардия. Юрий Смоляков: на Олимпиаде в Мехико нам по одному ходить не рекомендовали

Кажется, это Цахкадзор, а вот Мехико — и Виктор Санеев во главе советской сборной, а где-то там Тер-Ованесян, звезды советского баскетбола, борьбы и тяжелой атлетики… “Это наша команда на Играх в Токио”, — подсказывает Юрий Тимофеевич.
“А это Некляев, что ли?” — удивляюсь уже я. “Он самый, — подтверждает Смоляков. — А рядом Олег Иванов, тогда еще не муж Лены Беловой. А вот редактор журнала “Вясёлка” — фамилию не помнишь?” — “Пощадите… Это куда вы такой разношерстной компанией?” — “Агитационный перелет по военным аэродромам. Петр Миронович Машеров свой личный самолет дал. Сказал, что по возвращении обязательно к нему придем с докладом, обменяемся впечатлениями. А когда вернулись, то его уже не было. Погиб в аварии…”
Они уходили друг за другом. Лучшие люди республики — Алексей Никанчиков, Герман Бокун, Петр Машеров, оставляя рубцы на сердце моего собеседника. Интервью с ним — отличная возможность перенестись в годы, когда белорусский спорт обрастал силой и броней и едва ли не каждый спортсмен возвращался с Олимпиады с медалью. Удивительное, чудное, противоречивое время…

— Родился я в Воронежской области. Но в детстве жил в Пловдиве. Том самом, где памятник советскому солдату. Помните песню “Стоит над горою Алеша”? Папа после войны был там комендантом. Я там когда-то турнир выиграл, и на банкете тогдашний мэр узнала про отца — после этого его всегда туда приглашали.
Болгары нас любили, но не все, конечно. У нас был пес Джон. Мама меня в магазин отправляла — привязывала к собаке и давала записку для продавца, чего и сколько купить. Стреляли в меня там однажды, вернее, пытался болгарин один. Джон мгновенно среагировал и стрелку сразу руку перекусил. Спас мне жизнь.

— А в Воронеже как оказались?
— Мама — литовка, познакомилась с папой, когда был “освободительный” поход Красной армии в Прибалтику. Началась война, а ей 16 всего. Аэродром в Шяуляе разбомбили, всех в вагоны и вглубь страны. И вот с животом — я в сентябре 1941-го родился, добралась она до Россошанского района Воронежской области, это прямо на Дону. Цыгане нас, по сути, спасли, помогли доехать до дома папиных родителей. Хорошо, там румыны стояли, они над жителями не издевались, просто приходили за яйцами и хлебом.
После победы дождалась отца, который нас и забрал в Пловдив. Потом он в Смоленске служил, в Барановичах. Мама хотела, чтобы я в политехнический поступал. А я уже спортом болел, у нас в Барановичах школа была хорошая, спортивная. Один учитель физкультуры — фехтовальщик, мы целый год палками махали. Другой пришел — ходок спортивный, все на ходьбу.
Потом, когда отца на военный аэродром в Болбасово, что под Оршей, перевели, я в “Физкультурник Белоруссии” письмо написал, адресованное главному тренеру сборной республики Томасу Робертовичу Реннелю. Попросил прислать график тренировок.

— А он?
— Прислал, конечно. Я по этому плану и тренировался. После школы бегом от Орши до Болбасова — 35 километров. Зимой то же самое на лыжах. Короче, марафонцем стал.
После школы отправились поступать в Минск, заехали к Реннелю, папа с ним познакомился. По сто граммов, естественно. Томас Робертович был впечатлен, что все это время я работал по его планам. Еще и помог поступить в Институт физкультуры. На вступительных я не мог ядро дальше семи метров толкнуть — веса во мне было всего 56 кило.
Какие люди тогда преподавали… Бокс — Коган, борьба — Мирский, фехтование — Бокун, легкая атлетика — Кривоносов. Элита белорусского спорта. Впрочем, меня вскоре на современное пятиборье пригласили, бежал я по первому разряду, фехтовал хорошо. Плавал, правда, плохо, но потом наверстал. Каждый день в шесть утра в бассейн бегал. Короче, фанатичный парень был.
И вот однажды, уже в “молодежке” республики, участвовал в чемпионате города по фехтованию. И неожиданно для всех занял второе место — и это в компании людей, половина из которых кандидаты в сборную СССР. Бокун подзывает: “Хочешь чемпионом страны стать?” А кто ж не хочет?..
И в этом же 1961-м в составе сборной БССР выигрываю чемпионат Союза в Грузии. Через год уже в личном турнире становлюсь обладателем Кубка СССР, побеждая в финале Гурама Коставу — чемпиона мира и призера римской Олимпиады. На Играх-64 в Токио Гурам в индивидуальном турнире бронзу взял, а Гриша Крисс — золото. Но командой мы уже в четвертьфинале проиграли будущим чемпионам венграм. Гриша и Гурам выжаты были до предела и сил на командный турнир не осталось.

— Тем не менее три года — и вы уже на Олимпиаде.
— Да, невероятный поворот в карьере. Хотя талант был, трудолюбие, ну и физические данные в порядке. Правда, поначалу, конечно, по неопытности попадал в ситуации.
В Одессе после турнира пошли на Привоз. Я в туалет спустился, а ребята сверху остались: Арнольд Чернушевич, Саша Павловский, Леша Никанчиков. Захожу в кабинку, даже дверь не успел закрыть — двое влетают. Руки закрутили, деньги забрали, часы сняли, под жопу ногой, мол, вали отсюда. Но откуда им было знать, кто меня наверху ждет. Выхожу бледный, растерянный, рассказал ребятам… Они мигом вниз, грабителей этих зажали и так отмолотили — мало не показалось. Дружная у нас команда была.
Лев Сайчук — главный тренер сборной Союза — белорусов не любил. И украинцев тоже. Мы дорогу его воспитанникам перекрывали. Он брал в сборную того же Коставу, Хабарова — тех, кто имел деньги. Выигрывали турнир — ему отстегивали.

— А вы нет?
— Нет. Никанчиков ведь от него из Москвы к Бокуну уехал. В Минске ему больше нравилось. Герман Матвеевич был непохожим на других. Например, руководитель делегации всегда получал сумму на дополнительные расходы. И если что-то оставалось, забирал эти деньги себе. Любой другой, но не Бокун. Он делил остаток на всех членов команды, по справедливости. А Сайчук на эти деньги кактусы собирал — странное у него было увлечение. Если тащит с собой горшок какой-нибудь, все сразу понятно, сэкономил на команде.
Хотя Лев Васильевич, следует отдать должное, был человеком интересным. Великолепно играл в баскетбол, прилично рисовал, стихи писал, музыку, на фортепиано играл, пел. Все-таки фехтование, помимо прочего, еще и мозги развивает.
Помню, в 1966-м пригласили меня, Никанчикова и Бокуна в Ливан на турнир. На призы местного министра обороны. Там подходят к нам с Лешей тренеры из Ливана, Израиля, Сирии и предлагают заработать на уроках для них. И мы утром, пока Герман Матвеевич как руководитель делегации спит после очередного банкета, идем в зал и за полчаса зарабатываем по 50 долларов на брата.
В последний день заходим к Бокуну и отдаем ему ровно треть нашего заработка. У него глаза на лоб: “Ребята, откуда такие деньги?!” Объясняем. Видно, ему приятно, что мы их не зажали. Но надо знать Бокуна: “Могли бы, кстати, и меня будить. Вы что, думаете, у меня здоровья на этих арабов не хватило”. Рассмеялись и пошли на базар за подарками.
Бокун, наверное, самый удивительный и светлый человек, которого я встречал в жизни. В войну пиротехником был, минировал и взрывал. Днепр молодым лейтенантом форсировал. В Олимпиаде-52 участвовал, тренером в зале работал с 7 утра до 12 ночи. Когда стал зампредом Спорткомитета, столько добра белорусским спортсменам сделал.
Каждого знал в лицо. Приходишь в приемную, там все время люди. Хорошо, что его учеников секретарша могла и без очереди пропустить, а так бы до вечера. Но он принимал всех. Как-то захожу, смотрю, сидит Юрий Никулин.

— Откуда взялся?
— Приехал с цирком на гастроли в Минск. Сын попал в историю — выпил, подрался. Из милиции бумага должна была прийти в Госцирк, а это, сами понимаете, никому не нужно. Почему он пошел именно к Бокуну, загадка. Наверное, кто-то надоумил. И вот он спокойно сидит у Германа Матвеевича в приемной и дожидается своей очереди. Я в кабинет: “Там у вас Никулин!” Он очки на лоб: “Откуда он взялся?” Сразу пригласил. Познакомился и вопрос, конечно, решил.
Старался каждому помочь, найти место и после завершения карьеры. Когда в 1972-м погиб Леша Никанчиков, я уже не мог тренироваться. Хотя проходил в сборную на Олимпиаду в Мюнхен. Но какой-то стопор внутри был, что-то сломалось. Пришел к Бокуну, рассказал все как на духу.
А я всегда вел тренировочные дневники, привычка еще с современного пятиборья. И каждый фехтовальный бой раскладывал по полочкам, разбирал тактику противника. Герман Матвеевич об этом знал и потому, видно, сказал тогда: “Юра, чемпионов у нас до х.., а ученых — ни х… Иди-ка ты заведовать кафедрой фехтования в наш Институт физкультуры”.
Как раз тогда Алексей Андреевич Овсянкин уехал в Египет, и место освободилось. И пошел я на кафедру, с 250 рублей члена сборной на 120 в институт. Вскоре кандидатскую написал, те дневники пригодились. Да и старшие товарищи помогли, те же Бокун и Давид Тышлер, наш выдающийся тренер и ученый. Защитился в Москве — стало 180. Уже другое дело.

— После большого спорта в обычную жизнь — это как в пропасть.
— Когда ты в сборной и ездишь на турниры, то всегда можно заработать. Как-то выиграл турнир в Италии, дали мне кубок килограммов двадцать. Из бронзы. Что с ним делать? Один местный любитель предложил купить — не вопрос. А с нами всегда ездили стукачи из органов. Правда, одни и те же. Я с ним, Мишей звали, конечно, поделился. Потому что когда команда приезжает в Москву, ей надо сдавать все призовые. А кто знает, сколько мы там заработали? Только он.
Понятно, возили из Союза и вещи на продажу. Например, клинки. Знакомы были с директором Елисеевского гастронома в Москве, которого потом расстреляли. Икры в свободной продаже не было, а у него всегда находилась для своих людей. Стукачи все знали, сколько и чего везем. Чтобы в отчете потом эта информация не отражалась, делились с ними. Все же живые люди.

— Говорят, советских не очень-то любили за рубежом. Особенно после венгерских и чехословацких событий.
— Это правда. Гриша Крисс на чемпионате мира в 1967-м в Монреале со шпагой полез на трибуны. Драться со зрителями — венгерскими эмигрантами, которые своими криками доводили до каления всю советскую сборную.
На Олимпиаде-68 мы по одиночке не ходили. Там избивали. Желающих много было: югославы, поляки, венгры, чехи. Как правило, представители социалистического блока. Атмосфера такая, что только дай спичке загореться. Сидим как-то возле бассейна, идет матч по водному поло СССР — Югославия. Смотрим, все забегали, оказывается, там уже драка полным ходом. Мы туда, а ребят уже разняли. Но по лицам видно, что вопросы у них к нам остались.

— Основными противниками советских шпажистов традиционно считались венгры.
— У них очень хорошие традиции были. На чемпионатах мира мы еще с ними бодались, но на Олимпиадах не получалось. Венгры трижды подряд побеждали — начиная с Токио и заканчивая Мюнхеном.
Понятно, что про 1956-й они хорошо помнили. Ну и ментально мадьяры куда ближе к немцам, чем к нам. Поляки — другое дело. Вот кто относился к нам с симпатией. Общительные ребята.
Ежи Павловский — величайший саблист современности — оказался потом агентом ЦРУ. Когда мы узнали о его аресте, глаза вышли из орбит. Кто мог подумать?.. У Ежи всегда деньги водились, но никаких домыслов в отношении него не было. Все поляки, как мне кажется, рождаются готовыми продавцами, это у них в крови. Мы со своими клинками и икрой по сравнению с ними жалкие любители.

— Кто был лучшим шпажистом мира 60-70-х?
— Венгр Дьезе Кульчар. Четырехкратный олимпийский чемпион. А еще Гриша Крисс — хохол, да еще и еврей, да еще и с Подола. Голова работала как часы, мог терпеливо искать ошибку у противника, хотя и сам любил атаковать. Как и я. Иосиф Витебский всегда в ноги колол, выпад у него был двухметровый, очень тяжело сражаться. Леша Никанчиков, трехкратный абсолютный чемпион мира, обладал великолепной техникой. Но у Кульчара она была еще более отточенной.

— В 1968-м на Олимпиаде в Мехико сборная СССР по шпаге заняла второе командное место.
— Не получился финал с венграми, чего уж там. Все как-то не в лучшей форме оказались. А может, готовились неправильно. В Бакуриани, в Цахкадзоре воздух чистый, а в Мехико смог — люди задыхались. Для легкоатлетов и гребцов вообще пытка — “умирали” на дистанции.

— Ругали вас за серебро?
— Нет, план в любом виде — попасть в тройку. А у фехтовальщиков это были самые удачные Игры. У нас в личном турнире Крисс взял серебро после Кульчара, у рапиристок победила Лена Белова, в команде мы тоже первые, в сабле Ракита второй после Павловского, в команде первые, в мужской рапире в команде вторые… Сайчук так был доволен результатом, что на наш финал в шпаге даже не пришел. Только Бокун был.

— Один из венгров, победивших нашу сборную, совершил головокружительную карьеру, став вице-председателем Европарламента, а затем и президентом Венгрии.
— О, Пал Шмитт всегда был толковым. Потому, наверное, и общался с ним больше, чем с другими. Дружелюбный и открытый человек. Настоящий интеллигент. Ну и плюс знал несколько языков. Для европейцев нормальное явление.
Я уже говорил, что фехтование здорово развивает мозги. Возьмите немца Томаса Баха — нынешнего главу МОКа. Тоже олимпийский чемпион по фехтованию. Саша Романьков его отлично знает. Кстати, Саша тоже голова — умнейший человек. Бокун — та же история. Много полезного еще мог бы сделать, останься зампредом Спорткомитета.

— Пришили аморальное поведение — ушел из семьи к молодой. Отправили на понижение.
— Так даже должность для этого понижения он придумал сам. Откуда взялись РЦОПы? От Бокуна. Он знал, что наиболее перспективных спортсменов надо собирать в одном месте. Ну а то, что такая судьба у него… Каждый человек делает свой выбор сам. Только мне его новая пассия не нравилась. Себя любила, а не Германа Матвеевича.

— Умер он 8 марта.
— А Леша Никанчиков задохнулся в собственном гараже 29 января. Машеров не разрешил его торжественно хоронить, запретил нести гроб по улице, хотя спортсменов любил. Любые вопросы решал: квартира, машина…

— Никанчиков ведь не один оказался в своей “Волге” — с посторонней женщиной, затемнив тем самым светлое имя советского спортсмена…
— Женщина эта была подругой тогдашнего директора ресторана аэропорта “Минск-1”. Леша с ним дружил, там очень хорошая кухня была. А я его в тот день видел — не заметил, правда, кто рядом сидел. Посигналил, он мне в ответ рукой помахал. Почему-то потом думал, что надо было остановиться, может, это как-то нарушило бы сценарий того дня. А с другой стороны, откуда нам знать, что будет завтра или хотя бы через несколько минут?

— Судьба…
— Да. Лешка такой хороший парень был. И друг, и товарищ, и спортсмен. Когда это случилось, все ребята мигом прилетели. Помню, холод жуткий, а гроб в квартире, никуда выставлять его не позволили. Сидели, ждали — разрешат пронести по улице или нет. Он с семьей в центре жил, дом, где “Алеся”. Вначале вроде да, а потом — нет. В то время даже для этого надо было идеальную анкету иметь. Хотя где они, идеальные-то, разве что только в книжках.
Однажды два наших известных легкоатлета подрались в кафе “Весна”. Когда их забрала милиция, один моей фамилией назвался. Бокун вызывает: “Как ты только, Юра, все успеваешь? На тебя бумага пришла, что нетрезвым драку устроил…” — “Клянусь, это не я!”. Ребята потом извинились передо мной, черт, говорят, попутал.
Испугались, видно. За такое могли из сборной исключить, а это значит, прощай зарплата, выезды за рубеж. Страшные последствия. А мной назвались, видимо, потому, что меня все знали. Я очень любил в баскетбол с представителями других видов спорта играть, в футбол.

— Говорят, своей фехтовальной командой вы могли даже минских динамовцев обыграть в “миник”.
— А вы спросите об этом Мустыгина или Малофеева — подтвердят. Фехтовальщики очень разносторонние спортсмены. Никанчиков здорово в футбол играл, как и в баскетбол, впрочем, Володя Юферев такой же. Гришка Крисс играл в футбол классно, Гурам Костава, само собой, — грузин, они все на этом виде спорта помешаны.

— Теперь в вашем возрасте можно наслаждаться покоем.
— А я не могу. Привык работать, двигаться. Сейчас стараюсь чем-то дни заполнить, по привычке все спортивные трансляции смотрю и по возможности хожу на соревнования. Футбольный сезон начался, ходил на брестское “Динамо” против “Минска”.

— За кого болели?
— Ларчик просто открывается: у моего зятя Николая Шпилевского несколько ребят играют за брестчан. За Серегу Черника персонально болею, он до сих пор Коле благодарен, что подписал контракт с “Нанси”. Человек, который хочет развиваться, рано или поздно должен отправиться в хороший чемпионат. Потому что это вызов, новый шаг в карьере. И мне приятно, что Сережа это понимает. Очень приятный парень, интеллигентнейший, за полгода выучил французский.

— Если бы у вас была возможность вернуться в юность, что сделали бы по-другому?
— Не ушел бы в 72-м из фехтования. Сломала меня тогда смерть Лешки. Он мне как брат был. Я две недели ни на что не реагировал, не понимал, где нахожусь. Как только не шизанулся. А физических сил было достаточно, в сборную на Олимпиаду в Мюнхен, думаю, попал бы без проблем. Наши тогда, кстати, третьими в команде стали.
Но все уже в прошлом. Честно говоря, я больше о профессорстве жалею. Мог бы ученое звание получить, если бы не отправили в Нагорный Карабах в 1988-м. Я тогда в Высшей школе милиции руководил кафедрой боевой и спортивной подготовки. Уехали на три месяца, а из колеи эта командировка выбила на год. Ну а потом и на пенсию отправили.
Прилетели в Карабах — трое суток у всего личного состава понос. А я зам по тылу. И на хозяйстве ни гвоздя, ни доски. Одни горы кругом. Армяне с азербайджанцами не то что друг напротив друга стоят, а перемешаны между собой так, что сами разобрать не могут. Одна деревня такая, следующая эдакая, в семьях муж одной национальности, жена — другой…
Свиньи по деревне ходят, каждая в свой цвет раскрашена, чтобы не спутать. Красные, зеленые, желтые — какие хочешь. А народа много, кормить надо, с подвозом продовольствия как обычно беда. Забивать надо этих свинок. Деваться некуда. Но каких? Надо же по-честному — всех по две. В итоге к моему начальству идет целая делегация вчерашних врагов, которые сегодня объединены одной целью, — наказать Советскую армию. Ну, мне-то что — выговор, не самое страшное. Там ведь и люди пропадали. У белорусов таких случаев не было, а у россиян — сколько угодно. Вокруг Степанакерта 26 наших постов стояло. Хорошо ребята тогда все после армии были. Не то, что сейчас набирают после школы, что умеют-то? А те закаленные, на провокации не поддавались и все живые домой вернулись.

— Вы жили в удивительное время — в 60-70-е, когда славу белорусскому спорту приносили атлеты величайшего дарования.
— Да, выдающихся людей хватало. В Мехико Саша Медведь руки в сторону расставлял, и на каждой висело по два мексиканца. Все в шоке — давай фотографировать богатыря. А я так критически, мол, Саня, теряешь квалификацию, помню, как в Токио ты сразу по три японца держал… У Медведя в этом году юбилей — 80 лет. Но со здоровьем, знаю, у него не все в порядке.

— Возраст. Многие и близко до этих лет не дожили.
— Я всегда в таких случаях Таню Самусенко вспоминаю. Веселая, открытая — к ней все тянулись. Немного в личной жизни не повезло. Отец у нее — Герой Советского Союза Петренко, она по мужу Самусенко. Развелась, второй раз вышла замуж за хорошего дядьку — и они куда-то за рубеж уехали работать. Вернулась, турнир имени Бокуна организовала, подтащила всех его друзей, спонсоров, хорошее дело сделала. Но бандиты захотели поживиться, ворвались в квартиру, она прыгнула со второго этажа… В таком возрасте это бесследно не проходит. Умерла вскоре после этого.
Трехкратная олимпийская чемпионка. Лучшего командного бойца не было, подруги по команде москвички Горохова, Забелина и Растворова на Таню молились. Мало кто знает, что на Олимпиаде в Риме она выступала беременной. На пятом месяце. Родила потом сына.

— Гвозди бы делать из этих людей.
— Она прямая всегда была. Что думает, то и говорит. Лена Белова похитрее, другой характер совсем. Ее сестра обо мне первую публикацию в прессе написала. Мы студентами на первом этаже жили в общежитии. Вдруг слышим, как на улице парень с девушкой кричат. Что такое? “Нас обокрали!” — “Кто?” — “А вон убегает!” Мы из окна выскочили, а с нами два спринтера — очень плохой расклад для вора. Догнали, скрутили. Сестра Лены об этом заметку написала, мол, хорошие ребята учатся в нашем Институте физкультуры.
К нам через несколько дней в комнату заходят представительные такие мужчины в плащах. Неизвестно, с какими намерениями, тут уже и сам в окно можешь выскочить на всякий случай. Оказалось, из органов. Принесли подарки — наручные часы. А подарил их начальник УВД Минской области, а затем председатель общества “Динамо” генерал Шкундич. Я потом, когда уже в обществе работал, напомнил ему о том случае. Плечами пожимает, не помню. Мол, у нас много было помощников в борьбе со всякой шпаной.
С Олегом Караваевым у меня всегда хорошие отношения были. Перед чемпионатом мира-62 его травмировал грузин один — Олег говорил, что специально. Он потом на чемпионат и поехал вместо Караваева, занял второе место.
Олег, кстати, мне гараж построил. После Олимпиады Машеров выделил “Волгу” и место. А Олег был прорабом на стройке Дворца водного спорта. Спрашивает: “Чем помочь?” Я его привел туда, где мой гараж должен стоять, и уехал на сборы. Через три недели вернулся, случайно встречаю его на проспекте. “Ну ты гараж свой видел-то?” Я в шоке. Приезжаем — стоит. И размер не такой, как у всех, три на шесть, а пять на шесть. На две машины. Мне потом исполкомовская комиссия полгода мозг выносила — как это у вас так получилось? А сделать ничего не могут, за мной еще кто-то пристроился. Так он у меня и был до тех пор, пока я на Червякова в свою нынешнюю квартиру не переехал.

— Прожил Олег недолго — 42 года всего.
— Выпивал, это все знали. Генетика, видно, отец с братом по этой части всегда в первых рядах были. Опять же — судьба.
А как Игорю Бакалову, талантливейшему стрелку, многократному чемпиону мира и Европы, не повезло? Последний сбор перед Олимпиадой-68, Цахкадзор. У него форма великолепная, должен побороться в Мехико за золотую медаль. Приходит утром на тренировку, получает свой пистолет, а там и курок взведен, и патрон уже в патроннике. Такого в принципе не должно быть по всем правилам безопасности. Но откуда Игорю знать, что вчера у начальника тира гостили генералы из Еревана, и он давал им пострелять из чемпионского пистолета?
Но деваться некуда, разрядить оружие можно только выстрелом. Кругом люди, и Игорь стреляет в пустой проем. Жуткое стечение обстоятельств — именно в этот момент там появляется молодой стрелок, тоже чемпион мира Женя Кондратьев…
Идем на тренировку, смотрим, Игоря ведут, руки связаны. А мы еще с токийской Олимпиады знакомы, он там седьмым стал. “Юра, …ц мне, я человека убил…”
В итоге на Олимпиаду не едут двое претендентов на медали. Кондратьева похоронили, Бакалов под следствием. Ему дали два года условно. Но все это, конечно, бесследно для Игоря не прошло. Можно представить, сколько всего он передумал и пережил внутри себя. Сломалась карьера…
Уже после спорта поехал в Индию готовить телохранителей Раджива Ганди. Переболел там тропической лихорадкой и подцепил, судя по всему, гепатит С. Умер в пятой больнице, что на Тракторном заводе. Человек удивительный был. Мы с ним на охоту ездили. Друзей уйма. Семья отличная. Готовил — повар просто от бога.
Скажите, почему лучшие всегда уходят так рано?