С места события. Носители языка

Фонетически ее следует отнести к английскому языку. Но в индустриальной лондонской интерпретации “коммуникативный суррогат” наверняка свел бы профессора Хиггинса с ума еще до второго завтрака. А вместе с ним похлеще безумного шляпника чокнулись бы и сотни академиков, положивших жизни на оформление и канонизацию великого и могучего “инглиша”.
Формы, которые принимает язык в столице Олимпиады, поистине чудны. При этом наибольшее уважение к грамматике проявляют носители, географически с островами не связанные. Скажем, девушка-волонтер, следящая за транспортным сообщением возле нашего базового лагеря, имеет непальские корни. Однако жонглирует шекспировскими оборотами столь изящно, что ожидающие шаттла журналисты периодически завязывают с ней беседу, стремясь повысить качество устной речи. Потомственная шерпа на контакт идет охотно. Благо пробираться по извилистым оборотам “инглиша” для нее столь же легко, как для предка-альпиниста — вести горными тропами к вершинам Эвереста экспедицию Эдмунда Хиллари.
А вот солдаты-шотландцы, несущие службу на “погранзаставе” возле металлоискателей при входе в Олимпийский парк, напротив, уважения к учебникам Мерфи не питают. Настоящие горцы легко обходятся без правил: соратники понимают и без синтаксических условностей, а посторонним знать о сути переговоров не надо и подавно. Впрочем, даже если чужеземцы структуру речи поймут, то вряд ли уследят за ее скоростью. Речь грозных вояк, готовых, кажется, отрубить голову любому, кто придется не по нутру, течет быстрее Спея. А стремительности этой реки завидуют все водоемы страны килтов!.. Если откровенно, то говор скоттов вовсе сродни лохнесскому чудовищу: очертания начинаешь различать только после третьего стакана виски.
Зато русский акцент безошибочно улавливается из общего речевого потока, какими бы курсами Илоны Давыдовой носитель ни пользовался. “Лец ми спик фром май харт ин инглиш” рано или поздно прорвется в самом людном месте неожиданной тоской по родине. “Че, бл**ь, Букингемский дворец реально был борделем?” — чья-то реплика изумления вырывается из толпы, окружающей экскурсовода у стен королевской резиденции. Под кураторством гида гости столицы наблюдали смену бифитеров, однако вскользь обнародованный факт (к слову, реальный — до 1702 года на месте архитектурного ансамбля располагался дом терпимости) обнулил интерес к церемониалу. На повестку дня вышли скабрезные подробности, которые заморская делегация возжелала посмаковать, передавая из уст в уста. Правда, любителям “клубнички” уточнение деталей давалось с трудом: мешанину из времен и местоимений не делала понятной даже бурная жестикуляция. Экскурсовод этим воспользовался и, списав собственное молчание на трудности перевода, увел подопечных в сторону Гайд-парка, так и не выдав секретов. Хозяйка же дворца, наверняка не в первый раз наблюдавшая за подобным где-нибудь из-за штор обеденного зала, неодобрительно поцокала языком: “Здесь столько всего интересного, а их продажная любовь заинтересовала. Хоть бы уважение к монарху проявили: как-никак все бабы как бабы, а я королева!”.
Дабы уравновесить силы добра и зла, пиетет перед царственной особой прилежно блюдут службы безопасности Ее величества. Говорят, в ведомстве даже есть отдел, следящий за корреспонденцией внутри страны, поскольку наклеенная вверх ногами марка с изображением монарха приравнивается к государственной измене. Более того, допустивший несет ответственность, несмотря на весь законодательный абсурд. Так ли все на самом деле, проверять не рискнул: личный опыт в этой чопорной стране вполне мог оказаться печальным. А вот парой слов с секьюрити перебросился — завязать беседу помогла культовая туристская фраза “вы не подскажете, как пройти в библиотеку?”, послужившая мостиком к диалогу об Играх. Как выяснилось, в Букингеме Олимпиаде рады: там верят, что состязание повысит статус страны на континенте, а бюджет прирастет финансами в столь непростое для экономики время. На большее человека при исполнении раскрутить не удалось. Разве что с интонацией Данилы Багрова вослед изящному, отточенному и академически выверенному английскому захотелось спросить: “Нет ли у вас брата, мистер Майкрофт?” Только не в Москве, а в Лондоне, на Бейкер-стрит, 221б…
К слову, по указанному адресу, в доме-музее Шерлока Холмса, нет ничего интересного: фанатов британского детектива искусственно созданная атмосфера разочарует — на просторах того же Олимпийского парка бродить в поисках тайн куда интереснее. Тем паче что богатая речевая палитра, сопровождающая любое из состязаний, создает невероятную атмосферу. Перемещаясь из комплекса в комплекс или просто меняя диспозицию на секторах, словно путешествуешь по планете, не страдая от юридических проволочек и визовых проблем. Например, в “Эксель центре” речь восточных спортсменов и их поклонников похожа на арабскую вязь, которая слащавым дымом от кальяна наполняет все вокруг. В районе легкоатлетического стадиона английский — резкий и отрывистый, как рэп. Разве что интонационно ударение так и стремится сбежать в сторону последнего слога. Видимо, у выходцев из Африки, коим богаты, скажем, состязания бегунов, эта привычка заложена на генном уровне. И передается из поколения в поколение со времен порабощения Черного континента. Вокруг же велотрека, где в выходные “божила” местная прима Виктория Пендлтон, пчелами роились сотрудники ВВС. Соответственно когда в микст-зоне по окончании заездов они засыпали героиню вопросами, казалось, что по коридорам растекается филологический мед наивысшей пробы. Вязкий, насыщенный, сочный, он был словно наркотик — попробовав (то бишь услышав) однажды, хотелось еще и еще.
Однако самые дивные вербальные трели услыхал с трибун “Риверсайда” — арены, принимающей турнир по хоккею на траве. В принципе это логично, учитывая, сколь экзотические команды там пересекаются. Кроме того, к чему-то сверхъестественному в антураже располагает сам вид спорта. Когда по синему полю носятся люди с фламинго в руках по траекториям, на фоне которых движение Броуна — образец стабильности, непременно жди сигнала из космоса. И оный время от времени подается! То загадочными канадцами, облаченными в костюмы бобров и, видимо, поэтому “сгрызающими” окончания слов. То закутанными в комбинезоны цветов национального флага южноафриканцами, что произносят слова так же неразборчиво, как и бормочут шаманские заклинания поддержки. То новозеландцами, от сленга и упрощений которых кажется: еще минута — и введение в устную речь смайликов станет реальностью…
В общем, язык, при грамотном использовании доводящий до Киева, и в Лондоне не позволит пропасть. Единственное, не стоит держать его за зубами, когда ситуация требует сказать свое веское слово. Увы, белорусская делегация в Лондоне на трудностях перевода уже несколько раз прокололась. И когда следовало вступиться за Вазгена Сафарьянца, Сергея Корнеева и Анастасию Новикову, ответственные лица вместо международных оборотов использовали старорусское клише: паки-паки, иже херувимы — извините, ваши благородия, языками не владеем.