Лига чемпионов. Антураж. Yalla balagan!

В лагере реформированного иудаизма “Харлам”, штат Пенсильвания, ветеран войны Ярон Альтер работал поваром. Я мыл там посуду.
Судомойная бригада была польско-белорусско-русская. Весь поварской состав — из Израиля: Ярон, весельчак Эйял, толстый Гай, молчаливый Дрор и ведьма Натали. Мы, посудные, в кухне (и в лагере вообще) были низшей иерархической ступенью. Нами командовали все. “Yalla yalla balagan! I want to go home”, — каркала вечерами Натали. Это означало: “Давай быстрее, балаган! Я хочу домой!”
Балаган (то есть мы) метался в сомнениях. С одной стороны, тоже хотелось домой. С другой — неохота было доставлять радость послушания Натали: по правилам она могла уйти только с нами, когда все сделано.
Ярон особо не гонял. В нем вообще было сложно заподозрить бывшего солдата срочной службы, который три года участвовал в операциях. Маленький, худой, ненакачанный. За морковью мы с ним много чего обсудили. “Ярон, ты ненавидишь палестинцев?” А как я должен к ним относиться, по-твоему? Ты представляешь, что такое постоянно ждать взрыва? Спать и ждать. Есть и ждать. Жить и ждать. Палестинцев я ненавижу даже больше, чем советских. “А советских-то за что? Я думал, от них Израилю много пользы. Они же все врачи, музыканты, ученые… Увеличивают потенциал страны”. А ты себе представляешь, что творится, когда в стране население пять миллионов человек, а через год — уже шесть? Ты вообще был в Израиле? Вот съездишь, тогда и поговорим. Не отвлекайся от моркови.
И вот морковь почищена. Вот он, Тель-Авив, такой же душный, как наша кухня. Так же покрикивают здесь на своем наждачном шершавом иврите местные и так же, кроме “Шалом!”, ничего не понять. И отвечают им почему-то на характерном русском, который тоже ни с чем не спутать. И из кондиционеров льется вода, как из кухонных кранов. И автобусы пыхтят, как посудомоечная машина компании “Hobart”, и еле едут, а все вокруг сигналят им: ялла, ялла, балаган!
Тель-Авив — город быстрый. Нет здесь южных посиделок на лавочках. Все куда-то спешат, у всех дела. Даже луна вскакивает наверх с невероятной скоростью. Вот она только показалась над краем трибуны стадиона “Рамат-Ган”, а вот — уже над факельной чашей для огня Маккабиады, а вот — выше строящегося рядом дома.
По самому большому городу Израиля не скажешь, что страна отбивается от окруживших ее арабских соседей, как может. Не видать в Тель-Авиве ни блокпостов, ни особого положения. Даже полиция в глаза не бросается, хотя ее вроде бы должно быть много: вдруг теракт.
БАТЭ даже предлагали усилить охрану по примеру “Хапоэля” в Минске. Но борисовчане ограничились традиционным эскортом: спецназ в командном автобусе — это уже слишком.
Для нас слишком. А в Израиле хорошо помнят и взрывы, и минометные обстрелы Кирьят-Шмоны с ливанской стороны, и “Черный сентябрь” на Олимпиаде в Мюнхене. В лондонской Олимпийской деревне израильские апартаменты можно было узнать не по национальным флагам (их в отличие от других делегаций не вывешивали на балконах), а по дежурившему у подъезда наряду коммандос.
Под окнами отеля, где жила делегация БАТЭ, располагается мечеть. Вот могут же они все-таки мирно сосуществовать. Но продолжают воевать. Хотя война эта чуть ли не гражданская. Чем таким радикальным различаются израильтяне и палестинцы, чтобы так люто друг друга ненавидеть? Ведь ничем же особенным. Даже пишут и те, и другие справа налево. Языки одной группы — семитской. Но нет: одни взрывают, другие зачищают — и так без конца. Поэтому возле мечети под окном — остатки взорванной смертником во время второй интифады детской дискотеки “Dolphinarium”. Погиб 21 человек…
Ялла, ялла, балаган! Пора начинать, пора выходить в этот душный вечер и играть в футбол. Вот уже и гимн “Хапоэля”: “Кирьят-Шмона, на-на-на-на”. Остальной текст не совсем понятен, но общая канва ясна. Подпевают “на-на-не” в основном лица младшего школьного возраста. Серьезные фанаты такими глупостями не занимаются.
По тому, как на арену заходят соперники БАТЭ, можно определить, кто из них верующий иудей. Верующие по обычаю целуют мезузу. Мезуза — это свиток пергамента из кожи кошерного животного с молитвой, свернутый в трубочку и помещенный в узкую коробочку с буквой “шин” на самом видном месте. Прежде чем войти, футболист подносит пальцы к губам, целует их и касается мезузы. Такая мезуза есть на каждом уважающем себя жилом косяке. Стадионные — не исключение. Они есть в зоне раздевалок на всех дверях, кроме туалетных.
В Тель-Авиве все быстро. Только во время футбола время течет медленнее. Какой невероятной длины матч. Какой невероятной длины добавленные четыре минуты. Скорее бы они уже закончились. Скорее бы уже жеребьевка. Скорее бы вытянуть “Аякс”. Ялла, ялла, балаган! Я хочу домой.