Вспоминая Якова Шапиро. Сосед из желтого дома

Чуть не единственном месте в галактике, где Якова Шапиро можно было увидеть без неизменной кепки-бейсболки с большим козырьком.
Сегодня ему исполнилось бы 55 — и отчего-то захотелось повспоминать.

***
Тогда он поднимал Жодино. В высшую лигу из низин — порождая, создавая с нуля. Как обычно, как только он умел и любил. Все его проекты были авторские. В нашей футбольной истории это был больше чем тренер.
“Смотри, какая у меня есть тетрадь”, — показывал толстый “талмуд” с аккуратно разграфленными таблицами и цифрами. “Здесь все до копейки, — бережно хлопал по темно-синей обложке. — Когда, сколько, кому и за что”. Я действительно видел там суммы с запятыми, хотя долго засматриваться Яков Михалыч не разрешал. Деловито говорил: “Записаны даже траты на шнурки и воду”.
Ему не нужен был бухгалтер, как и много кто был не нужен. Это был больше чем тренер — это был хозяин, у которого все ходы записаны. Экипировка, сборы, трансферы, переговоры — все в жизни возрождающегося “Торпедо” лежало на нем. И спонсоров он умел искать так, как не умеет никто и сегодня, когда снова нужда. И каждый истраченный цент шариковой ручкой вписывал в свою бухгалтерскую книгу, с которой, кажется, не расставался.
Мою неудачную попытку пошутить, витиевато связать такую расчетливость с национальностью, Шапиро парировал, не повышая голоса. “Да, я еврей, — сверкнул искрой из-под козырька. — Но если ты напишешь про это, “Прессбол” закроют”. И улыбнулся, сидя на диване в домашних тапках в своей небольшой квартире, где жил с женой, сыном и мохнатой собакой породы чау-чау.

***
Я не помню его громко смеющимся, но по жизни он ходил с шуткой в кармане. Говорил, что к пресс-конференциям не готовится — лукавил. Вряд ли было экспромтом его знаменитое, сказанное после какого-то матча на “танкодроме”: “Хороший хозяин на такое поле корову не выпустит…” Классики предупреждали: лучшая импровизация — заготовленная импровизация. Впрочем, и с колес у него получалось так, что потом цитировали.
“В ответ на претензии соперника по поводу судейства с сожалением могу констатировать, что еще одна команда лишилась девственности. Очень жаль. Я был уверен, что в нашем футболе невинных дев уже не осталось…”
Однажды он умело запустил в газеты новость о покупке жодинского “Торпедо” олигархом Абрамовичем. Сегодня подвох разоблачили бы сразу, но времена тогда были отчаянные и наивные — информацию подхватили и разнесли. Потом ходила байка, что хозяину “Челси” позвонил доверенный человек: “Вы правда купили футбольный клуб в Белоруссии?” На что Абрамович после паузы ответил: “Знаешь, я уже сам не помню, когда и кого купил…”
А 31 марта какого-то года его “Торпедо” играло в Польше межсезонный спарринг с “Неманом” Сергея Солодовникова. Информацию по игре мне надиктовал по шапировскому роумингу старший тренер Сергей Павлючук. Я спросил, где главный. И услышал историю про “полициянтов” города Дзержонюва, вызванных на футбол в связи с грандиозной дракой. Зачинщиком был жодинский специалист — его и забрали в “пастарунак” до выяснения обстоятельств.
Зная время сдачи газеты в печать, Шапиро красиво подгадал мой цейтнот. Проверять информацию было некогда, и, пожав плечами, я черканул заметку с чужих слов, и назавтра она имела резонанс. По возвращении со сбора Михалыч позвонил с первоапрельским приветом: “Ну, нормально я “Прессбол” разыграл?”

***
Мобильник у него был маленький, кажется, серая “Nokia”. На входящие отзывался гимном Лиги чемпионов. “Прессбол” тогда жил просторнее, и на GSM-связь мы с легкой душой выходили с обычных стационарных телефонов. “Ты чего звонишь с редакционного?! — подивился как-то бережливый Шапиро. — Экономь деньги фирмы!” И продиктовал номер домашнего, совпадавший с мобильным, как тогда было модно. Я до сих пор помню те семь цифр.
Мне предстояло в тот раз вычитать интервью, и я знал, что это будет мучение. Что на слух Яков (за глаза его звали без отчества — Яков, Яша) воспримет абзаца три. Что затем попросит выслать текст факсом. Что не спасет и факс — и он наберет со вздохом: “Заходи…” И я заходил в желтый дом, и потом снова заходил, и затем еще и еще. Чуткий к стилистике и интонациям, интервью он мог оттачивать неделю, пользуясь терпеливостью молодого корреспондента.
“Здесь нескромно…” “Здесь напыщенно…” “Здесь нужно жестче…” “Здесь вообще чушь, я такое говорил?..” И печатные листы кромсались правками, и я понимал, что в гости придется зайти еще.
Шапиро был жестким человеком, и любой из подчиненных ему футболистов расскажет вам об этом, помимо других рассказов — про отеческую заботу, верность данному слову и любовь к футболу. Жесткость была важным параграфом его педагогики, взятая в большую жизнь не то из службы в десантных войсках, не то из первого тренерского опыта с “атаковскими” подростками 80-х.
Я помню лишь один его комментарий, который не требовал вычитки. В 2003-м пошедшая вразнос сборная позорно сдула отборочный матч в Австрии. Яков планировался нами на роль эксперта, под него отвели колонку — заведомо малый объем для его красноречия. Но в тот раз колонки оказалось слишком много. На пять пропущенных в Инсбруке голов Шапиро отозвался ровно четырьмя строчками. Надиктовал в трубку спустя пару минут после финального свистка: “Вчера я так вошел в экстаз, ища для брани выражения, что только старый унитаз такие знает извержения…” И добавил уже не для печати: “Это Игорь Губерман. А своих слов для такого футбола у меня нет”.

***
Из историй про жесткость у меня есть одна, показывающая, что разбитые вазы Шапиро не склеивал, а разведенные мосты не соединял.
Летом 2002-го в Жодино приехал Артур Матвейчик. Полузащитник в самом цвету, 28 лет, мозырский чемпион 2000-го, вернувшийся из легионерства в России. Он был нарасхват, его активно тащил к себе Подпалый — в “Гомель”, который через год станет чемпионом. Но в последний момент Яков Михалыч включил дар убеждения и перехватил ценного кадра.
По такому случаю мы сделали с Матвейчиком жизненное интервью, в котором собеседник, веселый сорвиголова, покатил бочку на своих бывших тренеров. В заголовке там было что-то про маразм, который, вероятно, крепчал.
В Жодино именитый новичок не задержался. Со временем потерял место в составе, ушел через несколько месяцев, наиграв девять матчей при нулевой статистике. Я видел, что парень в “Торпедо” взят в ежовые рукавицы, и по окончании сезона ненавязчиво поинтересовался у главного тренера о причинах.
“А ты забыл, чего он тебе наговорил в интервью? — пошел во встречную атаку Яков. — Забыл, как он про Родненка?..” Дальше были наставительные рассуждения о том, что тренер — это не дядька с рынка, а педагог. И не дело игроков, даже несогласных с методиками, склонять его на все лады в прессе. С такими нам не по пути.

***
В том же начале “нулевых”, когда о спортивном маркетинге в Беларуси было известно примерно столько же, сколько о сенсорных смартфонах на андроиде, Шапиро стал первым в стране успешным продакт-менеджером. Не имея под рукой ни вирусных ресурсов интернета, ни специально обученных людей с дипломами коммерческих вузов, он за копеечные вложения потряс наш футбольный мир. Но сначала потряс меня.
“Сейчас что-то покажу”, — сказал в мой очередной приход на Богдановича и ушел в другую комнату. Вскоре я рассматривал огромный постер, который можете рассмотреть и вы. Два десятка голых мужиков, прикрывающих мячом самое уязвимое место, — это и сегодня мощь. Что говорить о временах, когда футбол смотрели с деревянных скамеек.
34-летний Юрий Малеев и совсем юный Денис Сащеко в первом ряду. Во втором — Игорь Цаплюк, нынешний глава департамента соревнований БФФ. На Юрии Шуманском из одежды только капитанская повязка. Все “Торпедо”, клуб высшей лиги с амбициями, в чем мать родила. Под девизом “Всегда стоять и так держать!”. Выше всех — улыбающийся в усы главный тренер, который снял лишь свою кепку.
“Это я тебе дарю, — сказал Яков Михайлович, поглаживая чау-чау. — А хочешь, в “Прессболе” напечатаем?” И мы напечатали. На полстраницы. Как раз в день старта очередного чемпионата, когда “Торпедо” мгновенно стало самой обсуждаемой командой в стране. Оно и после оставалось на виду — играло широко и ярко, соскучившиеся по футболу жодинские мужики валили на стадион и знали, кому этим обязаны.

***
О его тяжелой болезни, с какой рекомендуется работать библиотекарем, а не тренером, я узнал уже после трагического июля 2004-го.
К тому времени общались мало, в основном перекидывались парой слов на матчах. Журналистам было непросто с порывистым, кипучим, неординарным Шапиро. Боец по натуре, он готов был предъявить счет за любое неосторожное слово — и однажды, после какого-то текста, позвонил Сергею Новикову: “Дай мне другого куратора”.
Потом, копаясь в памяти, я обнаружил намек на его нездоровье, которому по молодости не придал значения.
В выходной день в пустой редакции я ждал Михалыча на интервью. Он опаздывал, захотелось встретить его внизу на пороге. Долго сбегать по лестнице не пришлось. Шапиро стоял в пролете между третьим и четвертым этажами, дышал тяжело, отдуваясь. “Что ж не идете?” — спросил, ничего не поняв и не разглядев. “Да вот в окно смотрю. Видишь, вон мой дом. Мы с “Прессболом” соседи”.
Мы еще немного постояли и пошли вверх по ступенькам.