Байда-шестидесятник. Севидов уверял, что Байдачный из Минска не вернется. Как в воду глядел

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”
Анатолий БАЙДАЧНЫЙ. Родился 1.10.52 в Москве. Нападающий. Мастер спорта международного класса. Заслуженный тренер Беларуси. Первый тренер — Юрий Шуванов. Выступал за команды: “Динамо” (Москва, 1969-74), “Динамо” (Минск, 1974-79). Финалист Кубка обладателей кубков (1972). Вице-чемпион Европы (1972). Серебряный (1970) и бронзовый (1973) призер чемпионата СССР. Тренерская работа: “Днепр” (Могилев, 1980-85), “Заря” (Ворошиловград, 1988-89), “Кристалл” (Херсон, 1990-91), “Анагенниси” (Кипр, 1992-93), молодежная сборная Сирии (1993-95), “Ярмук” (Кувейт, 1995-96), “Тилигул” (Тирасполь, 1996), “Динамо” (Минск, 1997-98, 2003), “Жемчужина” (Сочи, 1998-99), “Черноморец” (Новороссийск, 2000-01), “Ростсельмаш” (Ростов-на-Дону, 2001-02), сборная Беларуси (2003-05), “Дарида” (2006-07), “Терек” (Грозный, 2010), “Факел” (Воронеж, 2011-12), “Ростов” (2012). Победитель молодежного чемпионата Азии (1994). Чемпион Беларуси (1997).

Детство

— Вы родились в Москве, однако детство прошло в Обнинске. Почему туда переехала семья?
— После войны с жильем были проблемы. Отцу предложили работу в Обнинске. Он был квалифицированный специалист. Обнинск — своеобразный город. Там построили первую в мире атомную электростанцию. Вокруг нее город и образовался. Шестнадцать научно-исследовательских институтов. В то время обслуживался по первой категории — как Москва. Поэтому к нам со всей области ездили за продуктами. Жили в бараке, зато дружно. Люди добрее были, помогали друг другу. Детство вспоминаю с удовольствием.

— Любовь к футболу пришла во дворе?
— Естественно. Все свободное время там проводили. Взрослые то “козла” забивали, то на волейбольной площадке резались, а пацаны с утра до вечера гоняли мяч. Что схватишь на огороде — помидорину, огурец или яблоко, тем и сыт весь день.

— Был выбор: футбол или что-то другое?
— Сначала занимался легкой атлетикой. Бегал, прыгал. И это помогло развить скоростные качества — я был быстрым футболистом. Попробовал себя в хоккее, боксе — за компанию с друзьями. Но футбол — вне конкуренции. В девять лет записался в секцию. В Обнинск после института приезжали хорошие специалисты. Один из них — мой первый тренер Юрий Алексеевич Шуванов. К сожалению, два года назад он умер. Родители мало уделяли времени воспитанию: работали, семье нужны были деньги, жизнь — не сахар. И Шуванов стал для меня вторым отцом. Очень образованный человек, он научил любить литературу, искусство, был настоящим примером.

— Попадание в московское “Динамо” — счастливая случайность?
— И да, и нет. Сначала тренер рекомендовал меня в юношескую сборную России. Она готовилась к финалу Кубка “Надежды”. Мне по ошибке записали рост 195 сантиметров. Приехал на сбор в Сочи, а там больше ста кандидатов. Делили нас на команды и просматривали в играх. Главным тренером был Иван Иванович Конов — знаменитый бомбардир московского “Динамо”. Перед одним из матчей он построил ребят и спросил: “Где тут парень с ростом 195?” Посмотрел в мою сторону: “Опять липу прислали”. А я взял и забил четыре гола. И меня сразу перевели в основной состав.
А на одном из последующих сборов — это было в подмосковном Калининграде, откуда родом Пудышев — играли с дублем московского “Динамо”. Уступили 3:4, но все три гола забил я. Ко мне подошел Адамас Соломонович Голодец, тренер дубля: “Хочешь играть в “Динамо”?” — “Кто ж не хочет?” — “Ну готовься, будем приглашать”. И все, я уехал в Барановичи — здесь была “зона” Кубка “Надежды”. Мы ее выиграли, а мне дали приз как лучшему игроку. Вернулся в Обнинск. На одной из тренировок ударил мяч мимо ворот, и какой-то маленький человечек подает мне его. “Здравствуй, Толя”. — “Здравствуйте”. — “А я от Бескова”. Сели с ним на электричку, приехали на динамовскую базу. И уже вечером участвовал в двусторонке за дубль. Причем сам Константин Иванович вышел играть рядом правого полузащитника. Посмотреть, как я мыслю. Это был август 1969 года.

— Родители спокойно отпустили в мегаполис?
— Да я еще в 5-6-м классах туда ездил с ребятами на футбол. Брали с собой 30 копеек: 10 — детский билет в Лужники, 10 — метро туда-обратно, еще 10 — жареная картошка. В электричке, естественно, без билета. У нас было больше свободы, росли самостоятельными. Так что боязни перед Москвой не испытывал.

Московское “Динамо”

— Пробиться в основной состав “Динамо” оказалось сложно?
— Еще как. То “Динамо” было не чета нынешнему. Ведущая команда страны, в воротах стоял Яшин, играл Численко. Клуб был законодателем футбольной моды. За границей “Динамо” знали лучше других советских команд, везде приглашали. Выбор игроков — огромный. На место крайнего нападающего — четверо. Но прежде чем думать про основу, надо было еще место в дубле завоевать.

— Ваша карьера развивалась стремительно. О чем мечтали?
— Ни о чем постороннем — только о футболе. Надел динамовскую майку и вышел на поле. Тогда на стадион много народу ходило. Помню, в Лужниках игра со “Спартаком” — собиралось больше ста тысяч зрителей. Тебя уважают, тебя узнают. Какие деньги! Совсем иные ценности были.

— 1972 год — пик вашей динамовской карьеры. Сыграли в финале Кубка обладателей кубков, а позже в составе национальной сборной СССР завоевали серебряные медали на чемпионате Европы.
— Эти события действительно оставили в памяти неизгладимый след. Причем как приятный, так и не очень. Скажем, после поражения в финале от сборной ФРГ нас считали чуть ли не врагами народа. Когда летели домой, один высокий руководитель так прямо и сказал: “Вас бы не в Москву, а в Сибирь, как в старые добрые времена”. Представляете? Это сейчас бронзовых медалистов встречают как героев, а тогда за серебро наказывали. Сборную расформировали, у некоторых сняли звания.

— Помню свой шок, когда видел по телевизору, что творилось в концовке финала с “Глазго Рейнджерс”. Динамовцы забили два гола, буквально не слазили с ворот британцев. И вдруг на поле хлынула толпа — матч так и не доиграли. Не было страшно?
— Знаете, назад из Барселоны мы летели через Париж — прямого рейса не было, — и там к нам присоединилась группа советских кинематографистов. Мне повезло: со мной рядом села Любовь Орлова — великая актриса. Она тоже смотрела футбол по телевизору и призналась: “Так жалко было вас. Казалось, вы погибнете в толпе безумцев”. У всех сложилось такое впечатление. Мы же угрозы жизни не ощущали. Британцы вели себя вполне дружелюбно. Подбегали, срывали майки, еще чего-нибудь могли сделать. Хотя без трагедии не обошлось. Нам рассказывали, что стадион подожгли, погиб полицейский. Один болельщик в аэропорту влез на столб, сорвал испанское знамя, воткнул флаг “Глазго Рейнджерс” и, не удержавшись, упал. Разбился. Ведь все пьяные были.
А сам матч оставил двоякое впечатление. С одной стороны, обидно, что не додавили шотландцев, когда счет стал 2:3. С другой — понимали, что сами проиграли матч. Не повезло: перед финалом лишились двух центральных нападающих — футболистов сборной Кожемякина и Козлова. Но у нас был еще Миша Гершкович — поставь его, и ничего менять не надо. Но Бесков почему-то стал тасовать состав. Левого полузащитника Маховикова выдвинул в нападение. Центрального защитника Сабо перевел в среднюю линию, а его место доверил Долбоносову. Тот полтора месяца как после операции на мениске, первая игра — и сразу финал Кубка. Старшие ребята трижды уговаривали Константина Ивановича ничего не менять, но он человек такой: если уж решил, значит, все. В первом тайме у нас игра не ладилась, получили 0:2. Пришли в раздевалку расстроенные. Впервые тогда увидел Бескова таким удрученным: “Я проиграл матч”. Ребята говорят ему: “Да ничего мы пока не проиграли, команда по зубам”. Но после перерыва снова пропустили: два защитника одновременно с вратарем пошли на мяч — полная несогласованность. И только когда заменили Долбоносова и стали играть в свой футбол, все наладилось. Забили два мяча, но британские фаны не дали сравнять счет.

Травма

— Через два сезона ваша карьера в московском “Динамо” неожиданно оборвалась. Причина — в конфликте с руководством?
— Да. Предыстория такова. В конце 72-го мне должны были дать квартиру. Но получилось так, что мы улетали на сборы, а мой товарищ Женя Жуков женился. И Яшин, а он был начальником команды, говорит: “Анатолий, пусть Женя въедет в квартиру. Вернешься со сборов — получишь другую”. Говорю: “Конечно. Ему же нужнее”. А на сборах в спарринге с “Левски” получаю серьезную травму. Полгода лечения, потом реабилитация. И самое неприятное — меня оставили без квартиры, не выполнили обещанного.
А в 74-м мы возвращались из Болгарии, где наше “Динамо” обыграло их сборную в товарищеском матче. После банкета добавили в самолете. В общем, нарушили режим, было дело. Пили многие, а на глаза начальству попался я. Слово за слово, ну и высказал обиду. Накопилось. Меня сразу на гауптвахту, потом в часть. Мы же офицеры, даже уйти из команды не могли. Чуть позже руководство сменилось — пришел Севидов. Сан Саныч говорит: “Поезжай месяца на три в ленинградское “Динамо”. А оно играло во второй лиге. Я говорю: “Тогда уж лучше в Минск”. А он: “Если поедешь в Минск, то не вернешься”. Он восемь лет отработал здесь, знал, что говорил. Как в воду глядел — точно не вернулся. Коллектив классный, хорошее руководство. Тем более вскоре к нам перебрались Курненин с Пудышевым — стало еще легче. Подумал: от добра добра не ищут.

— Не жалеете, что судьба забросила в Минск?
— Нет, конечно. В Москве вряд ли отношение ко мне было бы таким хорошим. Она съедает людей. В принципе жизнью доволен. Если бы можно было начать снова и что-то изменить, то чтобы друзья не погибали. И еще — не получить ту злополучную травму в столкновении с Дасаевым, которая разрушила карьеру на пике, ведь пригласили в олимпийскую сборную. Переживал очень сильно. В 27 закончить играть — этого никому не пожелаешь.

— Как все получилось?
— Курнев дал мне пас — последний в жизни пас, как Борисыча дразнит Пудик, и я вышел один на один, перебросил Дасаева. А он прыгнул ногами вперед — прямо в колено. Хорошо, что поле было сырое — оно провернулось. А так бы просто сломал. У нас был массажист Усенко, до сих пор вспоминает, как я укусил его за плечо. А было как? Меня вынесли за бровку. Он взял меня за носок и развернул ногу в колене. “Ты, — говорит, — ногу в колене вывихнул”. А я сознание потерял. После игры ногу разнесло — в шаровары не влезала. Врач “Спартака” увидел — обалдел. “Тебе что, даже не зафиксировали?” И стал обматывать колено.

“Подарок” Пудика

— Адаптация в минском “Динамо” далась сложно?
— Легко, ведь со многими ребятами был знаком. В 1974 году все динамовцы проходили сбор на получение офицерского звания. Заставили — благодаря Пудышеву.

— Как это?
— Пудик вечно неприятности приносит. (Смеется.) Когда Юру взяли в московское “Динамо”, на него претендовал еще и ЦСКА. Ему и дали звание младшего лейтенанта. Армейцы же пожаловались министру обороны. И вот из-за этого всех динамовцев из Москвы, Минска, Киева и Тбилиси отправили в Саратов — заканчивать военное училище по сокращенной программе, за полтора месяца. Там же тренировались, играли с местным “Соколом”. И как-то сдружились с минчанами. Особенно близко — с Боговиком, Курневым.

— Минск после Москвы — другой масштаб…
— Что мне понравилось: здесь на футбол тоже ходило много людей. В белокаменной четыре команды, не считая “Локомотив”, который в то время был как пятое колесо в телеге. А здесь одна, и окружена любовью, вниманием. В том числе руководства республики. Машеров принимал команду, другие важные особы приезжали на базу, интересовались, есть ли у нас проблемы с жильем. В Москве это никого не волновало. Помню, когда подошел к Яшину насчет квартиры, тот спросил: “Сколько лет живешь в общежитии?” — “Три”. — “А я жил пять. Вот поживешь столько же, тогда получишь”. И это несмотря на то, что я был серебряным призером чемпионата Европы. Тебе “Динамо” делало одолжение, что играешь в таком именитом клубе. В Минске же было совершенно по-иному. Приехал — дали двухкомнатную квартиру, женился — обзавелся трехкомнатной. Это отношение и стало определяющим фактором, чтобы остаться. Здесь мне было как-то теплее. Севидов неоднократно приглашал вернуться. Но я встретил будущую жену, создал семью, перевез к себе родителей — корни пустил основательно.
Хотя, конечно, первая любовь — московское “Динамо”. Как за границей нас встречали! Это минчан, кроме Африки и Азии, никуда не пускали. Разница существенная. Вспоминаю, как в августе 70-го в Барселоне участвовали в турнире. Первая игра “Динамо” — “Барселона” при ста тысячах зрителей. И мы “выносим” каталонцев — 5:0. Да еще три гола не засчитали! (Смеется.) Стадион за 15 минут до конца выбросил белые платки. Или поездка в США. Ехали будто в стан врага. Инструктаж: то не делай, это не говори. А там телевидение, пресс-конференции, вопросы необычные. Непередаваемые ощущения! А месяц сборов в Австралии, турне по крупным городам… Московское “Динамо” в то время было выдающимся клубом. Обидно видеть, во что он сейчас превратился. Сердце кровью обливается…

Журфак

— Удивительно, что в игровую пору вы закончили факультет журналистики БГУ. Обычно футболисты поступали в ИФК.
— А я учился в ИФК, три курса окончил. В Малаховке, филиале Смоленского института физкультуры. Но из Минска не будешь ездить туда на экзамены. Предложили перевестись в минский ИФК. В то время я подружился с журналистами Мишей Катюшенко и Пашей Якубовичем. Они мне как-то предложили писать репортажи о матчах, в которых участвовал. Рассказать о своих чувствах, переживаниях. Вроде бы получалось неплохо. Предрекали, что когда закончу играть, стану спортивным журналистом. Вот и поступил на журфак.

— Тяжело давалась учеба? Там льгот для спортсменов не было…
— У меня льготы были всегда. Везде работали динамовские болельщики. Не забуду, как сдавал беларускую мову. Откуда я мог ее знать? А принимал экзамен профессор Наркевич. Мы с ним долго беседовали — о футболе. Ребята нервничать начали — когда их будут спрашивать? Он мне: “Ну добра. Стаўлю “выдатна”. Вашу залiкоўку”. А я: “У меня такого нет”. (Смеется.) Эта история, как легенда, много лет ходила по журфаку.

— Партнеры не шутили, что имеют своего корреспондента?
— В команде всегда такие вещи превращаются в объект для шуток. Если ты не можешь их воспринимать — тебе беда. Тем более в коллективе, где проводишь 360 дней в году.

— Имея журналистское образование, вам, казалось бы, дружить с нашим братом, а вы часто конфликтуете. Почему?
— Я прекрасно знаю, что это за профессия. Понимаю: человек зарабатывает себе на хлеб, нужно с ним общаться — приятно мне или нет. Но когда идешь навстречу, раскрываешься, а потом получаешь в свой адрес подлость, с этим я мириться не могу. Раньше журналисты знали, что такое этика. Такое впечатление, что нынешним молодым журналистам эта наука неведома.

“Днепр”

— Тренерскую карьеру вы начали в 28 лет в могилевском “Днепре”. И сразу совершили небывалый по смелости поступок — отчислили из команды 16 футболистов.
— Был такой момент. Мы возвращались из Риги, где сыграли последний матч чемпионата-80, проиграли 1:4. Был сильно огорчен, а игроки устроили такое празднование, будто заняли первое место. А стали-то седьмыми из десяти команд. Меня это возмутило. Остановил автобус и говорю: “Ребята, пока вы при памяти, давайте ко мне по одному с заявлениями”. Из 18 человек выгнал 16. Съездил на Украину, набрал молодежи в Беларуси, и на следующий сезон мы заняли второе место. А через год пробились в первую лигу.

— Но закрепиться там не удалось, во втором круге “Днепр” круто спикировал. Почему?
— Играли мы неплохо, но в закулисной борьбе выглядели юнцами. Да еще стали жертвой лимита. Играем вничью да вничью, а очков не получаем. Команда была хорошая, многие вышли на более высокий уровень. Щербаков — в киевском “Динамо”, Белошапко, Кистень, Гомонов — в минском, Панчик — в “Зените”.

— Правда, что ваш тесть был первым секретарем Могилевского обкома партии и патронировал “Днепр”?
— Да. Но ведь тесть не выйдет на поле или зарплату большую не даст — все регулировалось. Помогал, конечно. Скажем, “сделать армию” для молодежи, решить квартирный вопрос. Это большое подспорье. Тесть был прекрасным человеком. Разбился в автокатастрофе в 83-м. Рассказывал как-то забавную историю. Приехал на Могилевщину Машеров. Летают с ним на вертолете по области, и Петр Миронович говорит: “Ты знаешь, что к тебе в команду тренером пришел Байдачный?” — “Знаю. Это же мой зять”. — “Не будешь помогать — не будет команды. Запомни: помимо того, что он твой зять, он наш, динамовец”. Машеров очень любил “Динамо”, футболистов. Работа в Могилеве мне многое дала. Там окончательно решил, что буду тренером.

— Испытывали сомнения?
— Конечно. Не стал бы тренером, не будь травмы. Если бы закончил в 34-35, наверняка пошел бы в журналистику. А так решил, чтобы унять боль, быть в гуще футбольных событий, попробовать себя на тренерской стезе. Стало получаться — решил заняться образованием. Закончил Высшую школу тренеров в Москве, серьезно занялся профессией.

Чечня

— Поработав в полутора десятках клубов, в каких получали наибольшее удовлетворение, а где душа к работе не лежала?
— Во всех отношения складывались неплохо. Богатства не было — приходилось практически из ничего создавать команду. Очень понравилась работа в “Тереке”. У нас неправильное отношение к чеченцам. То, что “Терек” среди лидеров чемпионата России, неспроста. Сказывается правильная политика руководства. Там особо не балуют игроков по сравнению с ведущими клубами, но все обещанное выплачивается вовремя. Рамзан Кадыров относится к игрокам как к своим детям. Все знают, что в любой ситуации помогут. Тренерам никто не мешает. Переживаю за “Терек”, желаю ему удачи. Ведь там есть доля и моего труда. Буду рад, если команда станет чемпионом. А почему бы и нет? Всегда с теплыми чувствами вспоминаю руководство: Кадырова, Даудова, министра спорта Алханова.

— А со стороны чеченских болельщиков к вам, русскому, отношение было дружественным?
— Абсолютно. Что у них хорошо: не пьют, матом не ругаются. Стадион всегда полон. У чеченцев культура поведения на трибунах на очень высоком уровне.

— Хотя и горячие…
— Да, болеют рьяно. Ко мне, русскому, отношение было самое хорошее, никаких оскорблений. Всегда буду говорить: о чеченском народе надо думать по-другому.

— И все-таки с “Тереком” пришлось расстаться, когда в качестве главкома пригласили Гуллита…
— Просто появился новый вице-президент, пообещал создать суперклуб наподобие “Анжи”. Но у него нет таких денег, как у Керимова. Наобещал, мол, привезу супертренера.

— Вам ведь предлагали в “Тереке” административную должность?
— Я отказался. Пока не вижу себя в других ипостасях.

— Единственная команда, с которой вы завоевали золотые медали, — минское “Динамо”. 1997 год — особая страница биографии?
— Вспомнить приятно. Но опять же: золото выиграли — и команду расформировали. Хозяин клуба сбежал в Америку, никто не мог сказать, какие ждут перспективы. А меня целый месяц звали на работу в “Жемчужину”. Пришел к одному руководителю, а он: “Нам сейчас не до твоего футбола”. Понял, что толку не будет. Уходить не хотелось. Думал, попадем в еврокубок, постараемся сыграть достойно. Собрался и уехал в Сочи.

Сирия

— Зато потрудились, и успешно, за границей — в Сирии.
— Хорошее время. Испытал такую людскую любовь! Когда возвращались с победного молодежного чемпионата Азии, три миллиона сирийцев вышли приветствовать наш автобус по пути из аэропорта в столицу. В стране объявили праздничный день. Через десять лет приехал с друзьями в Сирию, так на улице узнавали!

— Сложно было адаптироваться? Все-таки другие культура, менталитет, устои…
— Конечно, сложно. Но когда футболисты чувствуют, что ты хороший специалист, к тебе тянутся. И все получается. Вспоминаю встречу с Хафезом Асадом после нашего триумфа на чемпионате континента. Сейчас американцы преподносят информацию по-своему, но я видел, что любовь народа к президенту была безумной. Для них — Аллах и рядом он. Благодарил за то, что я много сделал для сирийского народа, вдвое увеличил контракт. По вопросам футбола я мог запросто заходить к премьер-министру Сирии. Что, правда, вызывало неудовольствие министра спорта.
Почему добился результата в Сирии? Это приблизительно то же, что со сборной Армении или Молдовы (пусть не обижаются) победить на чемпионате Европы. Поставил условие: в пятницу футболисты, которых я отобрал для сборной, играют за свои клубы в чемпионате страны, а с субботы по четверг тренируются у меня в Дамаске.

— И как восприняли ваше ноу-хау?
— Для них это было необычно и финансово затратно. Но я убеждал, что если этого не сделаем, то работать нет смысла. И сирийцы пошли навстречу. Позже, когда в Сирию после меня приехал Курненин, у него уже был налаженный рабочий цикл.

— Ваш протеже?
— Да. Я работал в Кувейте, мне позвонил президент федерации футбола и спросил: “Анатолий, у нас есть кандидат из Беларуси Юрий Курненин. Что скажешь о нем?” Ответил: “Это то же самое, что и я”. Его это полностью устроило.

— Странно, что к десятому месту на чемпионате мира сирийцы отнеслись как к провалу.
— Сказали, что должны попасть в четверку. Но надо реально оценивать свои возможности. Когда ничего не выигрывавшие футболисты вдруг стали первыми в Азии, то почувствовали себя звездами. Не понимали, что пахать надо еще больше. И моментально все наработанное начало рушиться.

Сборная

— Работа с национальной сборной считается вершиной тренерского мастерства. Какие чувства оставил отборочный цикл, проведенный у руля белорусской дружины?
— В сборной совсем иная специфика работы. Если в клубе есть время что-то изменить, то там его нет. И допущенная ошибка моментально возрастает в прогрессии. Фактически ты не имеешь на нее права. Ну и, конечно, психологическое давление, уровень ответственности несоизмеримы. В сборной мне повезло с футболистами: Белькевич, игравший тогда в “Арсенале” Глеб, Хацкевич, Кутузов, Ромащенко, Кульчий, Гуренко. С такими мастерами можно было строить игру. Работа доставляла огромное удовольствие. Ты придумал схему, видишь, как нужно сыграть, и получаешь адекватную реакцию от футболистов. Это самое главное в тренерской деятельности, без нее ничего не получится. Ребята эту игру хорошо воспринимали, она им нравилась. Вспоминаю, как в матче с Италией мы владели мячом больше, чем без пяти минут чемпионы мира. Приятное сравнение: на первенстве планеты-2006 “Скуадре адзурре” забили два гола, а мы в двух матчах — четыре. Нам не повезло попасть в очень сложную группу. Ставили перед собой задачу выйти на уровень таких сборных, как Норвегия, Словения, Шотландия, чтобы на следующем этапе сделать шаг вперед и пробиться на топ-турнир. И в следующем цикле группа попалась такая, что выйти из нее было реально. Но кому-то оказалось не по нраву, чтобы я работал в сборной.

— Из того периода запомнился матч в Парме, я на нем присутствовал. Феерические впечатления, когда трижды забили Буффону — лучшему тогда голкиперу мира.
— Да, получился открытый футбол: голы туда-сюда, острые моменты, атака за атакой. Но наивысшее удовлетворение мне принес матч в Шотландии. Победили 1:0, хотя имели еще пять голевых моментов. Играли без Белькевича, вся оборона обновилась, а команда выдала великолепный матч. Как сыграл Глеб! Ему надо было зарекомендовать себя в Великобритании — все были в восторге. Причем для шотландцев встреча решала все: они могли занять второе место, победив нас. Мотивация огромная. Если бы еще дома с ними сыграли так же успешно… А то нанесли 29 ударов по воротам и не смогли забить. Булыга не дал нам выйти из подгруппы. (Смеется.) К несчастью, все голевые моменты выпали на него…
В 2003-м я сам пришел к тому, чтобы играть по схеме 4-2-3-1. Так тогда почти никто не действовал. Исходил из того, какими футболистами располагал. Был нападающий, умеющий принять мяч, придержать, отдать — это Кутузов. В середине действовали три суперигрока: справа — Глеб, слева — Ромащенко, по центру — Белькевич. Два опорника — Кульчий и Ковба. Плюс фланговые защитники Гуренко и Омельянчук активно включались в атаку. Оборону цементировал Штанюк. Команда сбалансирована. С вратарями только были проблемы. То заболеют, то еще что-то. Как говорил один мой знакомый: “Вратарь — это не профессия, а состояние души”.

— В чем причина провала в осеннем цикле в матчах с Молдовой и Италией?
— В психологии игроков. Поехали готовиться к поединкам в Тирасполь на великолепную базу “Шерифа”. Но в то время у некоторых футболистов (не хочу называть фамилии) личные интересы преобладали над командными. Один хотел ребенка отвести в школу, другой дома решить проблемы. Так и играли. Во встрече с Молдовой три раза вышли один на один — и не забили. А нас со “стандартов” наказали, забили дважды из-под Гуренко.

— Тогда вы перестали его вызывать в сборную…
— Мне позвонили и сказали, чтобы вывел Гуренко из сборной. Я объяснил, что могу не вызвать его на следующий сбор, но выгонять из команды не буду. Оставил в запасе. А Гуренко сказал, что плохо себя чувствует — в резерве находиться не может. Сейчас он тренер, все прекрасно понимает. Я же не мог вызвать и выложить: “Знаешь, мне сказали, чтобы вывел тебя из сборной”. Он, возможно, воспринял бы это как оскорбление.

Клоунада

— Для вас стало неожиданностью, что исполком федерации проголосовал за вашу отставку?
— Это формальность, ведь у нас все решается до исполкома. Тогда вообще много смешного творилось. Сняли Пунтуса с “молодежки”, мол, устал от работы. А через пару месяцев назначили главным в национальную сборную, вытолкнув оттуда Курненина. Клоунада! Да и Пунтусу толком не дали поработать. Это говорит об уничижительном отношении к нашим тренерам и преклонении перед иностранцами.

— Вы активно критиковали Штанге. Считали его посредственным специалистом?
— На то, что он не великий специалист, не обратил бы внимания. Сам работал за рубежом, знаю, как это нелегко. Человек за счет другого пытался зацепиться за работу здесь, при этом наносил вред. В результате его действий погиб мой друг. Накануне ответственных матчей молодежной сборной из нее регулярно вырывались игроки в национальную команду. И там не использовались. Несмотря на эти провокации, Курненин все-таки вывел команду в финал чемпионата Европы. Что делается дальше? Вызывают шестерых в национальную сборную. У Юры первый матч с хозяевами чемпионата — очень сложный в психологическом плане. Он вынужден пригласить людей, которых перед стартом все равно придется отправить. Потом придумывают спарринг с Молдовой и ставят этих ребят. Это не вредительство? Для чего это делается? Юра вышел в финал чемпионата Европы, а немец провалил цикл. Но федерация заинтересована оставить его работать дальше. И тогда делается все, чтобы Курненин не достиг результата. Так и получилось — первую игру провалили. Хотя следующие провели достойно. А потом руководители приходят в автобус и при всех заявляют тренеру: “Ты свободен”. Все это привело к тому, что человек умер. И как мне относиться к этому специалисту? А сейчас он оттуда взялся травить Кондратьева. Да Жора великое дело совершил — вывел команду на Олимпийские игры! Достижение останется в веках. Может, белорусы никогда там больше не сыграют. Штанге кичится победой над Францией. Да тогда у них и команды-то не было. А наши играли точно так же — в своей штрафной. Один удар за матч сделали — повезло, Кисляк забил. А в следующей встрече вообще ни разу по воротам не попали. Какое качество игры? А еще вещает: “Я поставил оборону”. Да эта оборона создана Курнениным!

— Считаете неприемлемым приглашение иностранных тренеров?
— Зачем они нужны? Сюда Капелло приедет работать? Вряд ли. Но даже если бы он согласился, наша сборная не готова к тому, чтобы ее возглавлял специалист такого уровня. С точки зрения образования белорусские тренеры конкурентоспособны. Об этом свидетельствует хотя бы то, что на протяжении десяти лет молодежная сборная трижды попадала в финал чемпионата Европы, имея в составах далеко не звезд.

Семья

— Человек счастлив, когда у него крепкая семья. Согласны?
— Полностью. Я счастливый человек: с женой прожили 36 лет, хороший сын, прекрасные внуки.

— Какой вы отец и дед?
— Отец я был никакой. Футбол забирал много времени, и воспитание сына ложилось на плечи Валентины. В то же время для Толи я был примером — он мной гордился. Внукам уделяю больше внимания. С женой воспринимаем Степу как нашего позднего ребенка. Внучка — интересная, смешная. Вот если бы Софийке со Степой поменяться характерами. У нее — бойцовский, везде лазит, точно вышел бы из нее неплохой футболист. А Степа — артистическая натура. Разбирается в компьютерах, учится хорошо, занимается музыкой.

— Кто ваши друзья?
— У меня немало приятелей не только из мира футбола, но и искусства, бизнеса. Друзей же много быть не может. Юра Курненин, увы, умер. Дружу с Юрой Пудышевым, отличные отношения с Юрой Пунтусом, Володей Курневым, Володей Веремеевым. Два друга со школьных лет живут в Обнинске.

— Был свидетелем того, как после минского концерта вы тепло общались с Добрыниным.
— Со Славой давно знакомы. Он поклонник московского “Динамо” — на этой почве и сошлись. Коль заговорили об артистах, расскажу забавную историю. В 73-м мы завоевали бронзу. Торжественный банкет, на нем играет ансамбль “Веселые ребята”. А солистка — молодая Алла Пугачева. Пудик ей весь вечер оказывал знаки внимания. Потом говорил, что запросто мог бы стать первым мужем Пугачевой. Опередил бы Киркорова с Галкиным. Дружил с Шурой Демешко из “Песняров”. Весельчак, добряк. Умер от рака, я его хоронил. Очень жаль.

— В бизнесе сына участвуете?
— Нет. Мой бизнес — футбол. Зачем заниматься тем, в чем не смыслишь?

— К сожалению, в нашем футболе это нередкое явление.
— Меня один начальник спросил: “Считаете, что я в футболе не разбираюсь?” — “Да нет, — говорю, — вы-то за шесть месяцев о футболе все узнали. Это я за 50 лет понял, что до конца в нем не разбираюсь”. Сейчас пошла хорошая тенденция: на Украине футбол возглавил Коньков, в России — Толстых. Надеюсь, и у нас к этому придут.

— Похоже, возраста вы не чувствуете?
— Покой нам только снится. Есть силы, желание, здоровье. Надо работать. О перспективах говорить рано — сглазить не хочется. Но то, что не буду дома лежать на диване, это точно.